Синкопа в унисон (СИ)

- Лишь тебя увижу, - уж я не в силах вымолвить слово, - добавив в голос немалую долю проникновенности и убедительности, цитировал по памяти Степан. - Но немеет тотчас язык, под кожей быстро легкий жар пробегает, смотрят, ничего не видя, глаза, в ушах же – звон непрерывный. Потом жарким я обливаюсь, дрожью члены все охвачены, зеленее становлюсь травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь. [2]

- Красиво, - просипели из плотного одеяльного кокона. – На стихи похоже.

- Ты любишь стихи? – ухватился за новую тему великан, пытаясь ненадолго отвлечь Тони.

- Чужие – нет, - виновато буркнуло чудо.

- А ты пишешь свои? - Стёпа старался сохранять в голосе спокойствие, хотя внутри всё клокотало. Для такого человека, как его снежный король должно быть нелегко сознаваться в наличии души.

- Редко, когда они приходят сами, - отмахнулся блондин.

- Почитаешь мне?

- Нет, я этого не люблю. Да и не помню я ничего наизусть, - тут же принялся предсказуемо отбрыкиваться Разумовский, ещё плотнее заворачиваясь в одеяло.

- Пожалуйста, Антош, - промурлыкал великан, осторожно отгибая краешек одеяла и целуя открывшийся краешек уха.

- Не зови меня так, пожалуйста. Никогда, - чересчур спокойно попросил блондин.

- Постараюсь, - вздохнул Стёпа, прикидывая, сколько же там ещё всего понамешано в этом парне.

- И дай мне гитару, теперь я тебе буду петь, - несмело улыбнулся взъерошенный Тони, выбираясь из-под одеяла и прищуриваясь от света лампы.

Бережно приняв принесённую гитару, он не стал заморачиваться настройкой, только провел несколько раз по струнам, вслушиваясь в звучание.

- Я не так хорошо пою, как ты. Да и играю, если честно, хреново. И слуха у меня нет. Но ты сам напросился, - та же робкая улыбка человека, решившегося на почти невозможное.

Тучи-горы, неба синь впереглядку

Разбирают мои сны по порядку,

Посыпают до весны серым пеплом,

Накрывают полотном – белым ветром.

Мелодия была простенькая, на четыре аккорда, и голос у Тони был приятным, всё это не отвлекало и не мешало вслушиваться в смысл слов.

А на дне моей души в шёлке нежном

Прячет острые усы безмятежность.

У нее в руках твои нервы-жилы

И нанизано на них всё, чем живы.

Тучи-воры, небеса-бесконечность

Отрывают от тебя мою вечность.

А я баюкаю свою безмятежность,

Отдавая на прокорм твою нежность.

Стёпа молча слушал оглушающую тишину после взрыва, совершенно контуженый мозг не мог разом принять и вот такого вот Разумовского, и то, что эти стихи ведь он наверняка писал для кого-то. И этот кто-то всё ещё мог существовать в его жизни. Но можно ли спрашивать о таком?

- Тебе не понравилось? – с обреченным спокойствием спросил Тони, откладывая гитару.

- Ты очень талантлив, - потрясённо прошептал Степан.

- Ты не объективен, - благодарно улыбнулся блондин.

- Ну, хоть в это веришь! Тони, послушай меня. Я не знаю, кто тебя сделал таким. Можешь не говорить, если не хочешь. Я не знаю тебя, но очень хочу узнать. Просто рискни - дай мне шанс.

- Я ведь уже согласился, - пожал плечами парень.

- Вынужден был. А теперь согласись по-настоящему, для себя самого.

- Я не умею так, Стёп, - покачал головой Тони. - Просто не умею. Весь мой немногочисленный опыт серьёзных отношений был очень неудачным. Меня вообще, как мне кажется, никто никогда не любил… Блядь, опять я…

- Всё правильно. Я не буду врать, что люблю тебя, но что влюбился - это диагноз, - ухмыльнулся Степан. – Стал бы я такое устраивать, если бы не было всё так серьёзно?

- Не знаю. Честно, не знаю, - Разумовский потёр лицо руками и взъерошил волосы.

- Ну, вот, значит и тебе не помешает узнать меня.

- Может быть… - блондин ненадолго задумался. – Знаешь, а я попробую. Всё равно мне этого хочется до желудочных колик. Да и риск, судя по всему, взаимный, да?

- Ага! – активно закивал Стёпа, от чего жесткий матрац заколыхался, качая Тони на волнах.

- Только не дави на меня и не торопи события, ладно?

- Куда не торопить, девственница моя? Мы же начали с секса.

Разумовский вздохнул утомленно, подтянул к себе пухлую подушку и врезал ей Степану по голове.

- Я не об этом, маньяк недоделанный!

- Ну, почему сразу недоделанный? – огорчился великан, и тут же снова получил подушкой. – Бьет – значит, любит! – со счастливой улыбкой заявил он.

- Я тебя сейчас так отлюблю… - прошипел Разумовский и вскочил на ноги, продолжая размахивать подушкой.

- Нет, Тонечка, прости, но сейчас я не готов, да и ты устал, мой хороший. А давай поспим, а? Ты же хотел, помнишь? – причитал Стёпа, убегая от своего счастья по всей квартире и пытаясь маневрировать между мебелью, что при его габаритах было непросто, и подушкой от юркого Тони прилетало регулярно. – Откуда только силы взялись?! Только что помирал чисто лебедь! Тонечка, не надо! Нет!!! Это антикварная вещь! Этому подсвечнику больше ста лет! К тому же у меня аллергия на бронзу!