Синтаксис любви

Все что соответствовало его внутренним психологическим установкам уже было изобретено. Поэтому ничего не оставалось, как бунтовать внутри христианства, избрав своей мишенью официальную церковь, пойти по пути ересеарха, основателя секты. Однако и на пути еретичества Толстого также не проявил изобретательности, “нового” здесь опять не получилось, и Толстовцы даже не смогли, в силу своей малочисленности, зарегистрироваться как секта. То есть, Толстой — великий русский писатель, не смог сделать то, что удалось сходно чувствующему малообразованному крестьянину Сютаеву.

Глядя со стороны, можно было бы посчитать религиозную фазу деятельности Толстого полным провалом, если бы не специфика системы ценностей 1-й Воли, легко удовлетворяющейся малочисленностью и низким качеством паствы, лишь бы власть над ней была реальна и бесспорна. Не смутился малочисленностью паствы и Толстой, более того, обретя долго чаемый пророческий статус, начал бомбардировать последнего русского царя смешными письмами с указаниями, как тому жить и каким быть. Ослепление Толстого на свой и царский счет было столь велико, что он всерьез посчитал себя парой царю, в качестве вершителя народной судьбы, в заботах о которой можно пренебречь нуждами окружающих. Когда Толстому напомнили о необходимости прибавить жалование прислуге, он заявлял:” Одно дело — благо русского народа, обсуждаемое с царем, другое: прибавка жалования лакею..”

Возомнив себя русским Самуилом, делателем царей, Толстой, казалось, исполнив мечту юности, должен был успокоиться. Однако особенность неформального лидерства состоит в том, что оно дается и удерживается с огромными издержками. Что в полной мере довелось испытать на себе самому Толстому. Ради статуса пророка пришлось изнасиловать лучшую эмоциональную сторону своей натуры, отказавшись от музыки и художественного творчества. А вместе со 2-й Эмоцией пришлось изнасиловать 3-ю Физику, изображая полное неприятие комфорта и секса.

До смерти изматывали бесконечные склоки среди малочисленной, но крикливой Толстовской общины. Наконец, всенародный восторг перед его личностью сменился в обществе полной поляризацией оценок, четким делением на безоговорочных доброжелателей и столь же безоговорочных ненавистников Толстого. “Я чувствую, что ко мне отношение людей — большинства — уже не как к человеку, а как к знаменитости, главное, как к представителю партии, направления; или полная преданность и доверие, или, напротив, отрицание, ненависть,”- жаловался Толстой, однако в его жалобах, пусть бессознательно, содержалась большая доля лицемерия. Он сам уже давно поделил общество на своих и чужих, и в соответствии с личными партийными установками вел себя. Вот характерная сценка, описанная самим Толстым без тени самоиронии:” Вчера вечером очень трогательное общение со студентом, приехавшим для свидания с Кавказа. Гусев сказал, что, кажется, проситель. Он подал мне конверт, прося прочесть. Я отказался, потом стал читать с конца. О монизме и Геккеле. Я недобро стал говорить ему. Он страшно взволновался. Потом я узнал, что он чахоточный, безнадежный. Он стал уходить и сказал, что чтение “О жизни” было для него событием. Я удивился и попросил остаться. Я прочел его записку. Оказалось, совсем близкий человек. А я оскорбил, измучил его. Мне было и больно, и стыдно. Я просил его простить меня. Он остался в деревне ночевать. Нынче утром пришел, и мы умиленно говорили с ним. Очень трогательный человек. Я полюбил его.” Толстой, видимо, и сам не сознает всего комизма ситуации, когда лаская и отталкивая людей в зависимости от приятия или неприятия его доктрины, он одновременно жалуется на неровность людского отношения к себе.

Вместе с тем, нельзя утверждать, что голос Толстого был гласом вопиющего в пустыне. Отнюдь. При личном общении желание оппонировать ему не возникало даже у тех, кто заранее настраивался на спор. И не истинность Толстовских взглядов была тому причиной. Особенность сочетания 1-й Воли со 2-й Эмоцией заключается в том, что она награждает речь ее обладателя высшей убедительностью. Безукоризненное чутье при выборе слов, корректируемое тончайшим слухом на настроение аудитории, дает 2-я Эмоция. При этом эффект многократно усиливается 1-й Волей. Она наполняет точно выбранное слово такой непоколебимой верой оратора в себя и в истинность им произносимого, устоять перед которой просто невозможно.