Сиреневые ивы (сборник)

Я выбрал коня светло-серой масти, рассчитывая, что на фоне снега он будет не так заметен. По пути в нашем расположении видел группу партизан. На их лицах озабоченность. Миновал деревушку. Около нее, на пригорке, — наша последняя застава: взвод стрелков и три самоходки СУ-152. Стволы их обращены на запад, а мой путь — на юг. На заставе проверили документы, как-то странно посмотрели на меня и пожелали успеха. Оставшись один, я отломил ветку и, похлестывая лошадь, помчался по дороге. Не проехал и полукилометра, как сзади грохнули тяжелые орудия самоходок. «В кого же стреляют?» Не сдержав любопытства, выскочил на опушку леса и сразу увидел атакующие немецкие танки. Два шли прямо на меня, видимо, обходя позицию самоходчиков. Предупредить бы ребят, но я не могу задерживаться. Да ведь не дураки же там — должны следить за флангами. Поворотив коня, отчаянно нахлестываю его по бокам, но он, испугавшись выстрелов, заартачился. Мне стало страшно. Заметят — одна очередь из пулемета, и конец. Я в те минуты старался не думать о собственной жизни, но документы!.. Соскакиваю с лошади, опрометью бросаюсь в лес. И вдруг приходит на память: «Дрожишь, скелет? Ну так знай, что я тебя еще не туда поведу». Замедляю шаг, громко смеюсь этой фразе французского маршала Тюренна, которую любил приводить наш училищный преподаватель военного искусства полковник Айновский — подвижный седенький старичок. Говорят, эту фразу часто повторял Суворов.

Тут только замечаю, что кто-то бежит следом, громко фыркая. Ба, да это же мой конь! Смеясь, говорю ему: «Выходит, тебе нужна была не хворостина, а личный пример хозяина». Вскакиваю верхом и несусь к штабу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви…

В штабе корпуса меня немедленно повели к майору Москвину, подробно расспросили обо всем увиденном, потом вызвал Шабаров. Выслушав и расспросив, он пригласил к себе начальника разведки майора Богомаза, а мне приказал пока отдыхать…

— В записках лейтенанта нет сведений о его возвращении в бригаду, — говорил Александр Павлович Рязанский. — Видимо, оно прошло без приключений. Но он оказался последним связным — кольцо вокруг двенадцатой гвардейской скоро окончательно замкнулось. Корпус получил приказ отойти на рубеж Михайловка, Елизаветградка, но прежде следовало вывести бригаду из окружения. План выхода мы разрабатывали в штабе корпуса. Для деблокирующего удара у нас не оставалось свободных сил. В танковой бригаде, например, насчитывалось лишь полтора десятка машин. Поэтому расчет был на хитрость и внезапность действий, если она вообще возможна в подобных условиях. Выбрали направление, наиболее трудное для движения, где гитлеровцы меньше всего ждали появления бригады. Это — в нескольких километрах севернее того места, где бригада входила в Каменский лес. Гитлеровцы теперь усиленно караулили его. По «старому» пути намечалась ложная атака. Корпус помогал бригаде встречными ударами на обоих направлениях. Причем демонстративный удар должен быть наиболее шумным и начинаться в том случае, если выход бригады к опушке обнаружит противник.

…Ночь с 17 на 18 декабря. Состояние у всех напряженное. Мной владеет одна мысль: скорее в бой, на прорыв. Комбриг уверенно, с подчеркнутой точностью отдает распоряжения. Начальник политотдела подполковник Дмитриев доложил ему о расстановке офицеров на самых ответственных участках. Сам комбриг будет в авангарде, Дмитриев — в штабе с главными силами, Михайленко — в арьергарде, Кривопиша — на «сабантуйном» направлении — там, где обозначалась ложная атака. Комбриг приказал выстроить разведроту. Он объяснил разведчикам, что от того, насколько бесшумно они снимут боевое охранение противника, будет зависеть судьба бригады. В заключение спросил, есть ли добровольцы. Вся рота, словно по команде, шагнула вперед. Борисенко обнял ротного командира и сказал: «С вашими героями можно и не такие дела вершить! Ждите сигнала к выступлению». Затем он проинструктировал командиров батальонов, артдивизиона и отдельных рот. Тыл бригады, машины и повозки с ранеными были поставлены в середине колонны главных сил.

Глубокой ночью подошли к опушке. Падал снежок, холодно искрясь в отсветах немецких ракет. Мы знали: враг ждет нашей попытки прорваться, и оттого было особенно тревожно. Поступило донесение разведчиков: можно двигаться вперед. Не прошли и двух десятков шагов, как впереди загремела стрельба. В небе повисло сразу несколько осветительных ракет. Однако в следующую минуту вражеские ракетчики стали уделять нам минимум внимания. И не случайно. Справа Кривопиша устроил настоящий «сабантуй». Там рявкнули танковые пушки, затараторили автоматы и пулеметы, завыли мины. Со стороны леса Нерубайка ухнули орудия самоходок, их тяжелые снаряды понеслись на Болтышку. Не мудрено, что гитлеровцы не поняли, где у нас ложная атака, а где настоящая.