Сиреневые ивы (сборник)

Он знал своих товарищей поименно, и за каждого из тех, кто лежал сейчас на разбитой огневой позиции, он всадит еще не один снаряд в тупые лбы фашистских танков!.. Однако продолжать бой на Прохоровском поле сержанту Борисову не пришлось. Уже в расположении мотострелков его перехватила машина политотдела бригады, и он успел лишь сообщить, что на батарее остались одни раненые у разбитых пушек…

Через двадцать дней, едва оправясь от ранения и контузии, Борисов сбежал из госпиталя. Он боялся, что их корпус уйдет далеко, его могут направить в другую часть, а кто же захочет отстать от старых фронтовых товарищей? Была тут еще одна причина — пусть не главная, но и немаловажная. Комсорг знал, что представлен к большому ордену, и попади он не в свой корпус, награде придется долго искать его — в войну у людей много забот. Михаилу Борисову очень хотелось заслужить орден Красного Знамени, теперь он надеялся, что заслужил его, и кто же осудит девятнадцатилетнего парня за мечту — поскорее получить такую награду! Словом, были у комсорга веские причины до срока оставить уютную госпитальную палату.

Ему повезло: попутная машина доставила прямо к штабу соседней танковой бригады, однако встреча вышла несколько неожиданной. Борисов не знал, что его разыскивают по приказу командира 2-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск А. Ф. Попова, который видел бой третьей батареи с «тиграми» со своего наблюдательного пункта. И, едва дежурный офицер доложил в корпусной штаб, что некто в повязках, но без документов называет себя сержантом Борисовым Михаилом Федоровичем, последовало распоряжение: «Задержать до прибытия нашего человека». Вначале Борисов не понял, что нужно автоматчику из охраны штаба бригады, который вдруг появился рядом и пошел за ним шаг в шаг. Когда же сообразил, взорвался:

— Вы что — под стражу меня взяли?! Я ж не в тыл, я в свой родной дивизион — на передний край добираюсь!

— Закури. — Пожилой солдат протянул ему кисет. — Но баловать, сынок, не вздумай. Дело наше военное, сам знаешь. Приказано тебя не выпускать из расположения штаба — и не выпущу. Потерпи, у нас разбираются скоро. — И усмешливо подмигнул.

Действительно, не прошло и получаса, как неподалеку затормозил мотоцикл, и незнакомый капитан, едва увидев Борисова, бросился к нему с веселым восклицанием:

— Вот он, дьявол неуловимый! Я думал, он с койки не встает, в гости собрался, еле-еле дозвонился до госпиталя, а меня — обухом по голове: ищите, мол, своего зверобоя там, где «тигры» водятся. Садись в коляску — в штабе ждут…

Через несколько минут, уже в дороге, наклоняясь к Борисову, капитан кричал:

— Нагорело мне от генерала за твой побег. Он приказал сыскать хоть под землей. Ну под землю таких, как ты, упрятать непросто. Знаем, куда такие бегут. Вот я и дал команду во все части корпуса: хватай Борисова, где бы ни объявился!

Смеясь, капитан смахнул выбитую ветром слезу и уже серьезно спросил:

— Ты хоть знаешь, что перед вашей позицией насчитали шестнадцать подбитых «зверей»? На твоем личном счету их семь штук!

— Семь? — недоверчиво переспросил Борисов, и только теперь ему по-настоящему стало страшно… Но тут же увиделись убитые и раненые товарищи, разбитые пушки, истерзанное вражеским металлом поле, и он сказал себе: «Семь — это мало. Будет больше…»

На юге гремело. В небе царила наша авиация. Над горизонтом висели черные дымы.

— «Тигры» и «пантеры» догорают, — сказал капитан. — Последние у Манштейна. Не везет ему со зверинцем. Ни ему, ни другим фашистским стратегам.

— И не повезет больше никогда, — отозвался комсорг.

Советские войска наступали на Белгород. Близился час первого салюта в Москве в честь героев Брянского, Западного, Центрального, Степного и Воронежского фронтов.

Сестра Маресьева

В сопровождении группы танкистов к боевой машине подошла женщина. Ей помогли взобраться на броню, опуститься в люк водителя танка. Это была пятьдесятчетверка. Для своего времени грозная и совершенная машина, она унаследовала все лучшее, чем обладала легендарная тридцатьчетверка, а вместе с тем в ней угадывался прообраз новейших танков, уже не сравнимых по мощи с танками времен войны. Улыбаясь встревоженно и чуть растерянно, женщина трогала рычаги, кнопки, тумблеры. Казалось, она пришла в родной перестроенный дом, который оставила давным-давно, и теперь памятью глаз, рук, чувств возвращалась к тому, что было когда-то смыслом ее жизни.

Танкисты объясняли что к чему, она прислушивалась, кивала, а глаза говорили: «Да я и сама догадалась, я и сама вижу, зачем это и для чего это, — все мне здесь понятно, надо только немножко привыкнуть, почувствовать себя неотделимой от этого…»

Нажата кнопка стартера. До боли знакомо забилось стальное сердце машины, танк задрожал, словно от нетерпеливого желания ринуться вперед. Но мотор внезапно заглох. Потом вновь ожил и опять смолк… По щекам женщины сбегали слезинки.

— Ничего, Мария Ивановна, — утешил один из танкистов. — Вы только не спешите. Установка оборотов у новичков всегда не получается с первого раза. А дело-то нехитрое…