Сиреневые ивы

Скомандовав полдневный привал в тенистом распадке, майор Белянин последним сходит с лошади, но первым расседлывает своего скакуна, укладывает седло внутренней стороной потника к солнцу - чтоб подсох, привязывает лошадь в тени, где поменьше гнуса, следит, как снимают вьюки пограничники, изредка бросая короткие замечания. Он последним садится, последним открывает фляжку с водой, последним берет ложку, но первым встает после привала. Его Орлик первым оседлан, и у начальника заставы остается время проверить седловку и надежность вьюков. Главные испытания для нас только начинались.

...Лошади стелются по крутосклону - кажется, земля опрокидывается на спину с горами и тайгой. Очень это неприятно без привычки - когда небо повисает за твоей спиной. Долгий подъем сменяется острым гребнем, где только-только ступить конскому копыту. Слева - почти отвесный склон, по которому чудом взбегают к вершине хребта стройные лиственницы и ели. Зеленая тьма пади кажется бездонной - человеческий глаз не в силах достигнуть ее дна. Справа - та же зеленая бездна, налитая солнечной дымкой.

- Сюда нарушителя, пожалуй, и на аркане не затащишь, - говорим соседу, чтоб только отвлечься от гипнотизирующей бездны. Он пожимает плечами.

- Отчего ж? Мы ведь ходим.

- Как же его искать, если укроется в этакой пади7

- На то свои секреты. Главное - обнаружить присутствие. И на то секреты имеются. Да я вам так скажу: на здешнем граните ни один след не спрячешь, в какую бы сторону ни пошел.

Отчасти нам понятно его иносказание. И в новом свете видится общительность начальника заставы и его заместителя по политчасти. Тот и другой не упустят случая заглянуть в поселок или на ближний прииск, непременно остановятся потолковать со встречным пастухом и лесным объездчиком, и не случайно в бытность нашу на заставе первым ее гостем был председатель местного сельсовета, а замполит весь свой выходной провел в тире и спортивном городке со старшеклассниками соседнего поселка. Вместе с зелеными фуражками границу охраняет каждый местный житель.

Если у пограничников столько друзей в округе, действительно на здешних камнях чужаку трудно утаить следы.

На крутом спуске молодые лошади, повинуясь своим нетерпеливым седокам, идут прямо - наискось по склону, лишь две из них, предоставленные собственной воле, поддерживают авторитет "учебных" коней - спускаются не спеша, по всем правилам, разворачивая корпуса из стороны в сторону - словно танцуют фигурный вальс. Пограничники, смеясь, поджидают гостей в седловине, но вот из-за деревьев появляется майор в сопровождении радиста, и улыбки будто смывает с солдатских лиц.

- Сергей Станиславович, - не по-обычному, ласковым голосом начальник заставы окликает Лапшина. - У вас легко поднимется рука пристрелить свою Реону, если она сломает ногу?

Бойкий на слово пограничник удивленно смотрит на майора, растерянно касается шеи своей резвой кобылки.

- А вы, Владыкин, легко расстанетесь с вашим Ежом? И вы, Худяков, с Абреком? Вы, Ведерников, с Пеналом?..

У сержанта было время уловить смысл вопроса, он виновато опускает глаза.

- Это не повторится, товарищ майор.

- При мне не повторится?

- Не повторится, товарищ майор.

- Верю. Вперед...

Горы лихачей не любят. И самое опасное, если человек, привыкая к соседству опасности, забывает о правилах осторожности, которые здесь закон. Заманчиво на глазах друзей прогарцевать по крутому спуску, чтобы и у них, и у тебя самого дух захватило, а вдруг лошадь оступится, угодит ногой в трещину, опрокинется вместе с наездником?

Нет, майор Белянин никогда не задает вопросов зря.

Над нами появляется вертолет, пограничники подают условный знак, и пилот, качнув машину, уходит своим маршрутом.

После очередной связи с заставой отряд круто поворачивает в глухую падь, где едва ли ступала нога человека. Мы и должны убедиться, что не ступала, по крайней мере, в последние дни. Кони бесстрашно вламываются в чащу, перешагивают громадные валежины, но в седлах держаться невозможно - рогатые сучья в любой миг грозят сбросить на землю. Влажный полумрак становится прохладнее, хотя дышать труднее, под ногой чаще и чаще замшелые валуны, где-то возникает и становится отчетливее звон ручья, который набирает силу от бойких, холодных ключей. В таких падях рождаются прозрачные забайкальские реки. Вслепую отводишь кустарник, а в ладонях оказываются зеленые гроздья смородины, они как будто сами просятся в руки, зная, что им здесь созреть и осыпаться ни птицам, ни зверям не осилить могучего урожая ягод, вызревающих в таежной глуши.

Неожиданно падь распахнулась просторной поляной. Вокруг - стена зарослей, над нею крутые откосы гор, поросших сосной и лиственницей, рвутся в поднебесье. Здесь, на зеленом дне гигантского расширяющегося колодца, словно кто-то рассыпал незатухающие угли костра, их оранжево-красные лучи не в силах пригасить даже полуденный свет. Жарки!.. Весенние жарки в середине июля. Как будто в этом глухом уголке гор задержался май, а беспощадное забайкальское лето течет где-то вдали по сухим, опаленным солнцем хребтам.