Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

— Скажи, что скоро мы сможем обнять нашу девочку! — со вздохом попросила Мейбл, повисая у него на руке.

— Я не могу ничего обещать, дорогая. Но пока у нас нет ни единого повода отчаиваться. Опоздание на пару дней — это не страшно. Хочешь, после обеда сходим в собор Святого Патрика, помолимся?

— Прекрасная мысль! Я поставлю свечки и попрошу Господа вернуть нам наше обожаемое дитя! — обрадованно отозвалась Мейбл. — А можно я предложу Скарлетт пойти с нами?

— Я хочу побыть с тобой вдвоем, Мейбл, и тебе это прекрасно известно! Извини, если повторяюсь, но твоя подруга не внушает мне доверия. Ни малейшего! С тех пор, как вы стали видеться ежедневно, ты страдаешь бессонницей, вздрагиваешь от малейшего шороха и уволила Норму, которая прекрасно вела дом. Кстати, я так и не получил объяснений на этот счет!

Мейбл растерялась, опустила глаза. Она не могла вот так прямо признаться мужу, почему избавилась от образцовой прислуги.

Скарлетт убедила ее, что Эдвард с Нормой — любовники.

6. Печальное возвращение

На борту парохода «Гасконь», во вторник, 11 июля 1899 года

— Мадам, побудьте еще со мной, ну пожалуйста!

— Нет, Луизон, больных много, и им тоже нужна моя помощь.

— Ну пожалуйста! Зато потом я буду вести себя хорошо! Чтоб мне провалиться, если вру!

Элизабет растрогалась, вернулась к койке мальчика. Он улыбнулся ей сквозь слезы. Губы у ребенка пересохли и потрескались, щеки запали. Она легонько погладила его по лицу.

— Луизон, ты прекрасно знаешь, сколько у нас больных, и они рассчитывают на меня и на мою подругу Бонни, да и на всех добрых людей, кто нам помогает. Ты сейчас немножко поспи, а я очень скоро приду к тебе опять!

Молодая женщина попятилась, чтобы не терять мальчика из виду, и столкнулась с корабельным капелланом, в руке у которого было ведро с пресной водой. Вода расплескалась, забрызгав обоих.

— Простите, отче! — проговорила Элизабет, стыдясь собственной неуклюжести.

— Не стоит извиняться, мадам. Я тоже задумался о своем.

И сорокалетний священник прошел дальше по спальному отсеку. Элизабет же поспешила в уборную, где можно было помыть руки с мылом.

У нее вошло в привычку прислушиваться к бортовой качке — едва ощутимой, потому что двигался пароход медленно.

— Скорость, конечно, неважная, но мы хотя бы плывем! — крикнул ей мужчина, который как раз мыл туалетные кабинки.

Элизабет узнала голос матроса, которому была поручена эта неприятная работа. А потом и он сам вышел из кабинки, на ногах — высокие каучуковые сапоги.

— Нам и так очень повезло! — сказал он. — Мы могли дрейфовать бог знает сколько времени, если бы не этот корабль!

— Хотелось бы, Жан, поскорее добраться до Нью-Йорка, потому что трое деток очень слабые, да и дюжина взрослых не лучше, — отвечала молодая женщина, проверяя, нет ли у нее под ногтями грязи.

Вельбот под командованием лейтенанта Ансворта[19], который отправился за помощью, встретил канадское судно. Взаимопомощь — первый закон на море, поэтому иностранное судно уже шесть дней вело «Гасконь» за собой на буксире. Пассажиры парохода встретили лейтенанта и его храбрецов ликованием.

— Еще немного терпения, мадам! Завтра или послезавтра мы увидим чаек, а потом — и американский берег, — отвечал Жан, переходя в следующую кабинку.

Элизабет устало вздохнула, но саму усталость она почитала за благо: вечером молодая женщина падала на кровать и моментально засыпала, часто даже не притронувшись к ужину. И спала крепко, без сновидений.

«Нью-Йорк! Такое ощущение, что нас носит по океану уже несколько недель, — думала она. — Хотя от того места, где погиб Ричард, мы действительно далеко. Господи! Страшно подумать, какая участь ему была уготована!»

Ричард, такой сильный, такой красивый, погиб, а его тело оставлено на растерзание морским обитателям… Элизабет часто плакала, вспоминая молодого мужа и его трагический уход. А еще — то, как он смотрел на нее своими янтарными глазами, и его гладкую смуглую кожу, и ласки, и поцелуи…

«Женаты всего две недели! — сказала она себе. — И все же я — мадам Джонсон, и ею останусь. Ричард погиб геройски».

Дверь приоткрылась, и в помещение заглянула Бонни. Она сильно спала с лица, и, как Элизабет, постоянно носила головной платок, из-под которого не выбивалось ни прядки, и широкий защитный фартук.

— У Жана горячка! — объявила она скороговоркой. — Он переутомился! Сколько раз доктор приказывал ему отдохнуть — куда там!

— Не накручивай себя, Бонни. И потом, как можно запретить взрослому человеку помогать тем, кто заболел? На корабле эпидемия.

— А вот это неточно, — возразила подруга. — Вчера у меня был разговор с одной заболевшей дамой. Она, пока не вышла замуж, служила санитаркой в больнице. Так вот, она говорит, что у нас тут не тиф и не дизентерия. В противном случае уже были бы умершие.