Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)

— Надо принять меры, чтобы эта защита была отменена.

— Я согласен, — сказал Горчицын. — Расходитесь. Я позвоню.

А через полчаса он вызвал меня к себе, и вижу, на нём лица нет. И усы повисли.

— Случилось что-нибудь ещё? — спрашиваю.

— Да. Говорил по телефону…

— И не могут отменить?

— Нет. Та кнопка, на которую я хотел нажать, ответила: во-первых, отменять не принято, а во-вторых, у Стеклова очень серьёзный и авторитетный научный руководитель.

А мне накануне недаром, значит, снилась родная Антоновка. Видел я опять колодец, что напротив лавки сельпо. Смотрю, а воды в нём нет. Дно сухое.

Защита Стендовым диссертации проходила в том же круглом зале политехнического института, где недавно пытался стать кандидатом Древесный.

Только та защита была похожа на суд, а эта — на торжественное собрание. Уж очень много пароду пришло. На подоконниках и в проходах, на лестнице даже сидели. Кто из наших опоздал — попасть в зал не смог.

Зато увидел некоторых старых знакомых. Смотрю, бывший редактор стенгазеты сидит — Бурмакин, рядом с ним Зайцева, машинистка, ушедшая по собственному желанию. Дальше — ревизор, которому Вестовой показывал монеты Нянина Короткого и который сказал Вестовому: «Далеко вы пойдёте». Здесь же был и тот человек, что приезжал к нам перенимать опыт. Он тогда только головой мотал: «Ну и дело у вас поставлено!»

Было у меня в то время какое-то недоверие к нему. Не поймёшь, то ли он восхищался, то ли издевался. Насторожила меня его интонация, но другие не обратили на неё внимания, не придали ей значения.

И тут я понял: эти двое, ревизор и перенимавший опыт, — сыграли свою отрицательную роль в наших делах. И не только они.

… Началось всё, как обычно при защите диссертаций.

Председательствующий объявил тему. Учёный секретарь огласил официальные документы.

Потом:

— Есть вопросы к учёному секретарю?

— Есть вопросы к защищающемуся?

Слушать доклад Стеклова мне особого интереса не представляло. Рассуждал он о гибкости, оперативности, динамичности, эффективности, манёвренности и прочем. Я всё уже раньше читал. Пока он говорил, я осматривал зал и увидел: в первых рядах из обкома сидят. Как я их сразу не разглядел!

А потом вдруг — аплодисменты! Это Стеклов доклад окончил.

Оппоненты его поддерживали и говорили о требованиях, которые предъявляются ныне к управленческому аппарату, и кидали стрелы в наш адрес. Один даже выразился в том смысле, что суть диссертации в том, чтобы уметь отличать новое от старого, под каким бы «суропома это старое не подавалось. С перехлёстом товарищ выразился.

А другой оратор, научный, руководитель, профессор, забыл его фамилию, из Москвы, позволил себе такое лирическое отступление: весьма знаменательно, мол, что на объявление о защите диссертации, напечатанное в газете, пришли десятки откликов: писем и телеграмм с предприятий — с фабрик и заводов. Все они примерно такого содержания: если диссертант считает опыт УКСУСа — СУРОПа отрицательным, мы его поддерживаем, если он оценивает работу этих организаций положительно, мы голосуем против него.

— Я сам, — сказал профессор, — долгое время был редактором областной газеты и не знаю случая, чтобы объявление в пять строк вызвало поток откликов.

Горчицын после этого поднялся и ушёл.

А я остался только ради результата тайного голосования. Кстати, он был таков: четырнадцать «за» и один «против».

И когда это объявили, смотрю, Зайцева, Бурмакин, ревизор и тот, что опыт у нас перенимал, новому кандидату наук цветы на сцену в корзине тащат.

Но на этом позор наш не кончился: через день газета дала отчёт о защите диссертации. Не помню, чтобы когда-нибудь такие отчёты печатались, а тут вдруг — чуть ли не полстраницы! Да ещё заголовок огромный: «Искусство управления — на уровень задач социалистической экономики сегодня и завтра».

А мы, значит, уже вчера… Кустари-волюнтаристы.

С Горчицыным я в тот день не говорил. Зашёл к нему в приёмную и через полуоткрытую дверь кабинета услышал, как он по телефону перед кем-то оправдывался: «… нет, при организации СУРОПа, я вовсе не хотел ввести вас в заблуждение… Видите ли, мне представлялось…»

Я вернулся в свою комнату, позвонил Анфисе, она сказала, что приготовить ничего не успела: сидела на лекции в планетарии. Тогда я сказал ей: «И не готовь. Пойдём, Фиска, в «Пещеру».

Народу в ресторане было много, но метр меня знает — подыскал нам местечко уютное.

Взял я себе «Неандертальской горькой», а жене «Мезозоя». Пью — и не действует на меня горькая. Скучно стало. И ещё Сильвия что-то новое пела — кричала, будто её режут.

А мимо меня проходила антилопа Анечка, спросила: «Что вы, Сынулин, такой грустный?» Ну, жена чуть не съела меня потом: «Тебя все бабы опознают?»