Сюзанна и Александр

«Господин Клавьер, весьма неприятное дело вынуждает меня писать вам. Женщина, пользующаяся моим искренним уважением и симпатией, попала в тяжелое положение, суть которого и мне, и вам хорошо известна. Мне известно также и то, что ваше участие в вышеупомянутом деле сыграло решающую роль. Не сомневаясь в том, что вы участвовали в нем лишь по недоразумению, а не по злому умыслу, я вынужден настоятельно просить вас прекратить причинять неприятности знакомой нам обоим особе, иначе вы поставите меня перед необходимостью предать гласности факты, касающиеся ваших связей с Англией, ваших депеш сэру Уильяму Питту и вашего сотрудничества с английской разведкой.

Дабы вы поверили в серьезность моих намерений, довожу до вашего сведения, что знаю, каким образом вашим судам удавалось свободно проходить английскую блокаду, какой ценой вы заслужили столь редкое расположение английского правительства и какой была ваша ему благодарность.

Учитывая наши общие проанглийские симпатии, давайте поступим с дамой по-джентльменски. Услуга за услугу, господин Клавьер. Вы забываете о своих претензиях, а я забываю о вас».

Потрясенная, я подняла на Талейрана глаза.

— Клавьер был английским шпионом?

— Я не удивлюсь, если он и сейчас им остается. Имея близкие с ним отношения, вы должны знать, что и мрамор, и золото, и кофе, на которых он богатеет, ему привозят из Вест-Индии, а Вест-Индия, друг мой, — это, увы, вотчина Англии… Клавьер вынужден дружить с этой страной, и я хорошо его понимаю.

— И если… если о его связях с Англией станет известно… Господин де Талейран, да при нынешних намерениях Бонапарта воевать с Англией Клавьера приговорили бы к вечной каторге!

— Да, но ведь мы не будем столь кровожадны, правда? Зачем уничтожать человека, если можно просто держать его в руках и иногда пользоваться его влиянием.

— Вы хитры. И на многих людей у вас есть такие досье?

— На многих. Когда я был в эмиграции в Англии, я не терял времени даром. Думаю, вы понимаете, что все это должно остаться между нами.

— Господин де Талейран, — сказала я искренне, — вы можете быть уверены, что у вас нет лучшего друга, чем я. Я, конечно, влияния в политике не имею, но…

— Да будь она проклята, эта политика! — сказал он, улыбнувшись одними глазами. — Я люблю поговорить откровенно, но не всегда имею такую возможность. Вы, друг мой, для меня просто как глоток свежего воздуха. Я не слишком патетичен, э?

Я покачала головой, снова и снова перечитывая письмо. И мне вдруг стало ясно, что я ведь и раньше могла догадаться, что Клавьер имеет какие-то связи с английской разведкой. Достаточно вспомнить замок Шато-Гонтье и разговор между Флорой и Лескюром, подслушанный мною. «За то, что Рене делает для Англии, во вред Республике, любой король возвел бы его в герцоги!» — сказала Флора. «Кузина, — ответил Лескюр, — вы сами хорошо знаете, что он делает это не за так. За его услуги Англия позволяет его кораблям проходить сквозь блокаду…» Да-да, именно так он и сказал.

Радость — бурная, безумная — охватила меня. Я готова была заплакать и засмеяться одновременно; мне ужасно захотелось расцеловать Талейрана в обе щеки, но стеснительность удержала меня. Впрочем, глаза у меня сияли так, что министр и без поцелуев все понял.

— Господин де Талейран, вы возвращаете меня к жизни!

— Гм… По крайней мере, я могу сказать, что сделал в своей жизни хоть одно доброе дело.

— Здесь нет подписи, — сказала я, разглядывая письмо.

— А она и не нужна. Он и без того поймет. Впрочем…

Он забрал у меня письмо, вложил его в конверт и запечатал.

— Впрочем, мы украсим его министерской печатью, и это придаст нашему шантажу более респектабельный вид.

— А вы не боитесь, что это письмо может повредить вам самому? Вы тут пишете об «общих проанглийских симпатиях»…

Насмешливо качая головой, министр произнес: