Сюжет

Ну серьезно, что такого ценного могло его поджидать в этих папках с проекциями чьих-то внутренних миров, настойчиво продолжавших стекаться в северный Вермонт, заполняя стерильные аудитории корпуса Ричарда Пенга и этот самый кабинет, за несколько дней до начала индивидуальных занятий? Его новые студенты, эти пылкие неофиты, ничем не будут отличаться от своих предшественников: довольных жизнью профессионалов, убежденных, что смогут штамповать приключенческие романы в духе Клайва Касслера, мамочек, ведущих блоги о своих детишках и уверенных, что им с радостью доверят писать тексты для программы «Доброе утро, Америка», и пенсионеров, решивших «вернуться к писательству», не сомневаясь, что писательство их ждет не дождется. Но хуже всех были те, что напоминали Джейку его самого – «прирожденные романисты», донельзя самоуверенные, считающие себя лучше всех. Если новым Клайвам Касслерам и мамочкам-блогершам еще можно было внушить, что Джейк – знаменитый или хотя бы «весьма престижный» молодой (точнее, «моложавый») романист, то будущие Дэвиды Фостеры Уоллесы и Донны Тарт – могли ведь такие оказаться среди его студентов? – не купились бы на это. Такие сразу поймут, что Джейкоб Финч-Боннер выдал с горем пополам один хороший роман, не сумел написать достойного второго, не говоря о третьем, и теперь прозябает в этаком чистилище для подававших надежды писателей, и вряд ли ему дано вернуться в обойму. (На самом деле Джейк написал-таки третий роман, но предпочитал помалкивать об этом, пока не найдет издателя, готового за него взяться. Да, он написал третий роман и даже четвертый, но эти рукописи, на создание которых он положил без малого пять лет своей жизни, отвергали один за другим самые разные издатели, от именитых до безвестных, от «проверенного» издателя «Изобретения чуда» и респектабельного академического издателя «Ревербераций», до бессчетного множества мелких издателей, списки которых помещаются на задней обложке альманаха «Поэтов и писателей»; Джейк в свое время потратил круглую сумму, чтобы войти в их ряды, но остался с носом. Учитывая эти удручающие обстоятельства, он предпочитал, чтобы его студенты считали, что он все еще трудится над своим мифическим титаническим вторым романом.)

Даже не читая работ новых студентов, Джейк чувствовал, что уже знает их так же хорошо, как и их предшественников, то есть лучше, чем бы ему хотелось. Он, к примеру, знал, что представления авторов о своей одаренности сильно завышены, однако их тайные страхи о своей бездарности, скорее всего, оправданы. Он знал, что они хотят получить от него нечто такое, что он был совершенно не способен им дать, и ему не хотелось притворяться. Он также знал, что никто из них не добьется успеха и что после того, как они попрощаются с ним по прошествии трехнедельного курса, он их больше никогда не увидит и не вспомнит. И это на самом деле было все, чего он от них хотел.

Но для начала он должен был рассказать им свою профессиональную сказку о том, что все они и сам он могут чему-то научиться друг у друга, поскольку все они «коллеги-по-искусству», что у каждого из них есть свой уникальный голос и неповторимая история, которую они в состоянии рассказать, а потому каждый из них заслуживает называться этим волшебным словом – писатель

.

Был уже восьмой час, а дождь не прекращался. К тому времени, как Джейк увидит своих новых студентов следующим вечером, на гостеприимном пикнике, он должен будет расточать улыбки и искриться воодушевлением, как подобает настоящему наставнику, чтобы ни у кого из новых участников Симпозиумов Рипли, видящих себя магистрами изящных искусств, не возникло сомнений, что «одаренный» («Филадельфия Инкуайрер») и «многообещающий» («Бостон Глоуб») автор «Изобретения чуда» обладает всем необходимым, чтобы ввести их в Шангри-Ла литературной славы.

К сожалению, единственный путь туда лежал через эти двенадцать папок.

Джейк включил стандартную настольную лампу Ричарда Пенга и уселся в резко скрипнувшее стандартное кресло Ричарда Пенга, после чего долго всматривался в грязную полосу по краю пенобетонной отделки на стене рядом с дверью, до последнего оттягивая тот муторный момент, когда он откроет первую папку и поймет, что его ждет ужасный вечер.

Сколько раз, оглядываясь на тот вечер, последний вечер, который он будет вспоминать как «до всего этого», он пожалеет, что допустил такую грубую, фатальную ошибку? Сколько раз, несмотря на то что одна из этих папок приведет его к баснословному богатству, он пожалеет, что не вышел из безликого кабинета, не прошел обратно по коридору, не сел в машину и не проделал долгий путь до Нью-Йорка, к своей заурядной, неудавшейся жизни? Столько, что и не счесть. Но было уже слишком поздно.

Глава вторая

Блондин с открывашкой