Сизые зрачки зла

– Она все равно через них прошла бы, мать ведь! – вздохнула графиня. – А у вас что, кроме брата никого нет?

Платон рассказал ей о сестрах и о том, как отправил их в то поместье, где они с графиней были соседями. Когда же Румянцева сообщила ему, что Солита теперь принадлежит Вере и сама девушка уже там живет, Платон тут же вызвался передать ей весточку. Предложение приняли с благодарностью. На следующее утро он заехал в дом на набережной Мойки и из рук прекрасной Надин получил письмо для ее сестры. Красавица обворожительно улыбнулась Горчакову, и тут же с четкостью штабного генерала изложила, что он должен не только передать письмо, но и внимательно присмотреться, не терпит ли молодая графиня Чернышева какой-нибудь нужды, а потом, вернувшись в столицу, конфиденциально доложить все Надин, не беспокоя ее бабушку.

Теперь, лежа без сна, Платон гадал, какое же все-таки впечатление он произвел на Веру. Ведь всю дорогу до Смоленска он бесконечно прикидывал, что раз ему нужно жениться, то лучшей невесты, чем связанная с ним общей бедой графиня Чернышева не найти. Подобная перспектива казалась очень заманчивой, но Платон подозревал, что в нем говорит кровь, ведь Вера так походила на его мать. Поверить, что причиной его интереса к молодой графине стало уязвленное самолюбие, он просто отказывался.

«Все нити сходятся к графине Чернышевой, – наконец признал он, – наверное, так угодно судьбе».

Решив больше не навязываться, а встретиться с Верой в имении, он задремал, а на рассвете, пока остальные постояльцы гостиницы еще спали, спустился вниз, чтобы уехать в Хвастовичи.

Вера слышала, как хлопнула соседняя дверь, зазвучали шаги и затихли у лестницы. Горчаков уехал в свое поместье, и ей наконец-то стало спокойнее. Она так и не смогла разобраться в клубке противоречивых чувств, бушевавших в ее душе. Совсем недавно все было так ясно: она любила Джона и, раз тот был для нее недоступен, собиралась посвятить свою жизнь матери и сестрам. Внезапное появление пресловутого кавалергарда спутало все ее мысли. Почему ее так задел вчерашний разговор? Она в нем даже не участвовала. Говорили другие. Почему ей не хотелось, чтобы Щеглов рассказывал князю о ее делах? Вера не только не стыдилась того, что обладает деловой хваткой и работает для своей семьи, наоборот, раньше она этим гордилась. Почему же вчера ей захотелось оторвать капитану его болтливый язык? Да и Марфа отличилась! Зачем было рассказывать первому встречному о шахте?!

«Почему я считала, что Марфа умнее? – недоумевала Вера, вспоминая красивое лицо своей помощницы, с воодушевлением обращенное к Горчакову. – Она ничуть не лучше обычных московских барышень. Те так же делают охотничью стойку, увидев богатого холостяка».

Разочарование оказалось катастрофическим, Вера так и не смогла с ним смириться. Ей показалось, что Марфа заигрывала с новым знакомым, будто и не она совсем недавно умирала по Щеглову.

«Вот и кончилась ее любовь, как только на горизонте появился другой. Правда, он моложе, красивее и богаче, чем исправник, но Марфа могла бы хоть ради приличия не менять так быстро своих пристрастий», – царапнула горькая мысль.

Хотя какое ей до этого дело? Пусть Марфа делает, что хочет. В конце концов, та не связана со Щегловым ни словом, ни обещанием. Может, он никогда и не посмотрит на нее, а так и будет хранить верность покойной жене. Такое поведение Вера понимала и очень ценила, она сама точно так же относилась к лорду Джону.

«Петр Петрович ведет себя мужественно и благородно, – признала она, и тут же сравнила исправника со вчерашним гостем: – а Горчаков, похоже, не пропускает ни одной юбки».

Самым обидным было то, что Вере сначала показалось, будто бы князь обрадовался, встретив ее здесь. Она увидела в его глазах такое сильное чувство, что даже смутилась, не зная, куда спрятаться от неприкрытого восхищения, пылающего в этом взгляде. Но когда Горчаков вернулся из своего номера с письмом, он уже казался невозмутимым. К счастью, Вера тоже взяла себя в руки и выглядела равнодушной и спокойной. Не стоило приглашать князя на чай, нужно было забрать письмо и закрыть дверь. Тогда он не увидел бы Марфу и не узнал бы от исправника так много лишнего.

Продолжая заниматься самобичеванием, Вера вспомнила, какой красивой казалась беседующая с князем Марфа, и лишь врожденная честность заставила ее признать очевидное:

«Марфа – красавица, умная и работящая девушка. Она имеет полное право на счастье, и если она понравилась Горчакову, нужно пожелать им всего самого хорошего».