Скала Прощания. Том 2

– Что это значит? – спросил Изгримнур, но Диниван молчал, а его свободная рука, точно умирающий паук, медленно ползла по груди, беспомощно касаясь ворота сутаны. Изгримнур осторожно достал Священное Дерево и положил ему на грудь. Однако священник из последних сил покачал головой, снова пытаясь достать что-то из-под своего одеяния. Изгримнур вытащил на свет цепочку с подвеской – золотым свитком и пером. Замок сломался, когда он ее потянул, и цепочка осталась лежать на влажных волосах Динивана, похожая на крошечную блестящую змейку.

– Отдайте… Тиамаку, – прохрипел Диниван.

Изгримнур его уже почти не слышал из-за гула голосов и треска пламени в коридоре. Герцог убрал цепочку в карман монашеского одеяния и поднял голову, удивленный неожиданным шевелением поблизости. Один из неподвижных стражей, озаренный пульсировавшим светом пожара, закачался и через мгновение с грохотом повалился вперед на пол, шлем покатился по плиткам, а сам он застонал.

Когда Изгримнур снова посмотрел на Динивана, свет жизни уже погас в глазах священника.

Глава 16. Бездомные

Темнота в аббатстве была полной, тишину нарушало лишь неровное дыхание Саймона. Затем Скоди снова заговорила, и на этот раз ее голос совсем не походил на сладкий шепот.

– Вставай.

Какая-то сила начала его тянуть, оказывая давление, мягкое, как паутина, но сильное, точно железо. Против его собственной воли у Саймона напряглись мышцы, и он начал сопротивляться. Еще мгновение назад он отчаянно хотел встать, а теперь – изо всех сил старался лежать неподвижно.

– Почему ты со мной сражаешься? – раздраженно спросила Скоди и провела холодной рукой по его груди, потом опустила ее к животу.

Саймон отчаянно дрожал, дернулся, потерял контроль над своими конечностями, и воля девушки сжала его, как кулак. Невероятная и одновременно неосязаемая сила заставила его встать на ноги, и он покачнулся в темноте, пытаясь восстановить равновесие.

– Мы отдадим им меч, – ворковала Скоди. – Черный меч… о, мы получим такие чудесные подарки…

– Где… мои друзья? – прохрипел Саймон.

– Тише, глупыш. Иди во двор.

Саймон побрел через комнату, беспомощно спотыкаясь и налетая на разные препятствия, точно марионетка, которой управляет не слишком умелый кукловод.

– Сюда, – позвала Скоди. Входная дверь аббатства распахнулась на скрипучих петлях, наполнив комнату зловещим красным светом. Скоди стояла в проеме, и ветер развевал ее светлые волосы. – Иди же, Саймон. Какая ночь! Дикая ночь!

Костер во дворе стал еще больше и выше, чем когда Саймон с друзьями сюда пришли. Огромный огненный маяк достигал в высоту покатой крыши и заливал алым светом потрескавшиеся стены аббатства. Дети Скоди, маленькие и постарше, все до одного бросали в костер самые разные предметы: сломанные стулья, куски мебели, собранный в лесу неподалеку хворост, который окутывал шипящий пар. На самом деле, усердные хранители огня, казалось, швыряли в него все, что им попадалось под руки, – камни, кости животных, старые горшки и осколки цветного стекла из разбитых окон аббатства. Когда языки пламени с ревом взмывали вверх под порывами ветра, в глазах детей отражался его свет и они начинали сиять, словно глаза лисиц.

Саймон, спотыкаясь, вышел во двор, Скоди шагала за ним, не отставая ни на шаг. И тут ночь разорвал жалобный вой, горестный и одинокий. Медленно, точно лежащая на солнце черепаха, Саймон повернул голову в сторону зеленоглазой тени, сидевшей на вершине холма, нависшего над поляной. Когда волчица подняла морду и снова завыла, Саймон почувствовал, что его наполняет надежда.

– Кантака! – позвал он, и ее имя как-то странно прозвучало, слетев с непослушных губ.

Волчица не стала приближаться, оставаясь на вершине холма, снова завыла, и в ее голосе Саймон услышал страх и отчаяние, как будто она сказала ему об этом на человеческом языке.

– Мерзкое животное, – с отвращением заявила Скоди. – Они поедают детей и кричат на луну. Эта тварь не сумеет подойти к дому Скоди, ей не по силам разрушить заклинание.

Она посмотрела тяжелым взглядом в глаза волчице, и лай Кантаки превратился в стон боли. А еще через мгновение она повернулась и скрылась из вида. Саймон выругался про себя и снова попытался высвободиться, но по-прежнему оставался слабым, как новорожденный котенок, которого сильная рука держит за шкирку. Ему принадлежала только голова, но каждое движение давалось с огромным трудом. Он медленно повернулся в поисках Бинабика и Слудига и замер, широко раскрыв глаза от ужаса.

Он увидел две кучи бесформенного тряпья, одну большую, а другую поменьше на замерзшей земле у стены со сгнившей штукатуркой перед входом в аббатство. Саймон почувствовал, как слезы на его щеках превратились в жалящие льдинки, когда что-то заставило его повернуть голову обратно и сделать еще один послушный шаг к костру.