Скальпель Оккама (сборник)

Громадные рыбы, покрытые, словно ратные кони, панцирями, медленно двигались, разевая маленькие беззубые пасти. Другие рыбы, с длинными подвижными шеями, лениво шевелили плавниками, толстыми и короткими, словно тюленьи ласты. У третьих, с уплощенным, как у тритонов, хвостом, мягко колыхался вдоль спины веерообразный парус. Плавали они не спеша, вяло преследуя пищу, которую несла непрерывным потоком морская река: водоросли, планктон, ракушки, мелкую рыбешку; все это они заглатывали, всасывая воду, а затем выбрасывали остатки. Когда одна из рыб поворачивалась, она взметала движением хвоста прозрачных медуз, дремавших среди вод. А когда задевала стену пещеры, то заставляла уползать в свои свернутые завитком раковины толстых кальмаров, чьи вытянутые вдоль скалы щупальца подстерегали очередную партию ракообразных. Когда она выплевывала свои отбросы, на дне всякий раз отскакивали назад толстые приплюснутые креветки, и возникало кишение диковинных многоножек, по форме похожих на листья.

В углублениях камней, не прикрытых водорослями, угадывались морские ежи с длинными иглами, лучи морских звезд, свернувшиеся губки. Под слоем отбросов на дне колыхались какие-то волнистые формы, которые порой пронзали поверхность то верхушкой округлой раковины, то членистой ножкой, то кольцом морского червя.

И весь этот мир, шевелившийся в ожидании притока пищи, которую течение равномерно приносило из открытого моря, весь этот мир был молочно-белым, прозрачным… и слепым.

Рыбы, слишком большие, чтобы пройти через проход, мелкие животные, слишком слабые, чтобы противостоять течению, — все были пленниками в этой смутно фосфоресцирующей темноте, откормленными и обреченными на вечное круговое движение.

Исследователь уже начал предаваться осмыслению увиденного и размышлениям.

«Пожалуй, это животное можно сравнить с криптоклейдусом, а то — с панцирной рыбой плакодус… Но можно ли назвать вон ту ящерицу мозазавром? Вот нереиды, аммонит, трилобит… или близкие к ним формы… К какому же времени все это относится? К мезозойской ли эре? Или к палеозою?[17]

Хорошо бы немного освежить в памяти столь основательно забытые знания… Но как могли они оказаться в своей тюрьме? В результате какого катаклизма? Какого обвала, происшедшего в то время, когда они отдыхали, укрывшись в скальном гроте? Как им удалось выжить? Разумеется, их кормит поток. Но прокормить он мог лишь одно поколение, которое должно было вымереть от старости, если бы его не сожрали прежде… Значит, следует допустить, что в плен попало несколько пар… Эдакий Ноев ковчег… А остальные одиночки либо съедены заживо, если они были слабыми, либо вымерли, если они были опасны… Сколько им потребовалось времени, чтобы приспособиться к жизни без света? Сколько на то, чтобы утратить свои краски? Забыть про глаза? Количество лет заточения можно бы вычислить по толщине придонного слоя отбросов: по одному сантиметру на каждую тысячу лет… Надо будет сделать. Я вернусь с…»

На этом месте своего внутреннего монолога аквалангист внезапно содрогнулся от ужаса.

«Вернусь… если смогу выбраться… если смогу выбраться живым!»

Он пока не обнаружил никакого выхода, не выяснил тайну потока, не подсчитал, на сколько минут хватит еще кислорода.

Если верить часам, то с момента, когда он выпрыгнул из лодки, прошло едва лишь десять минут. Десять минут! Невозможно! Часы, должно быть, стали! Однако секундная стрелка равномерно совершала свой маленький круг.

«Если это правда, у меня впереди еще около десяти минут… Проход в скале не может быть слишком длинным… и, несмотря на течение…»

Испытание оказалось страшным. Едва он совершил полуоборот, что позволяло бы двигаться головой вперед, как проход сузился, словно во сне. Казалось, по нему невозможно пробраться. Баллоны застревали, шланги цеплялись. Поток будто удвоил свою ярость, стремясь все отбросить назад. Приходилось судорожно цепляться, осторожно поворачиваться вокруг своей оси в поисках того невероятного угла, который позволил бы проскользнуть. Такой угол был всегда только один; его удавалось обнаружить лишь после нескольких попыток, в самых немыслимых положениях. Надо было подтягиваться, напрягая мышцы с достаточной силой, чтобы преодолеть поток, но не вырвать при этом зацепившийся шланг. Надо было двигаться на ощупь во тьме, надеясь, что галерея эта — единственная. Надо было… надо было…

Когда борьба за жизнь не переходит в панику, она удесятеряет силы. Сперва пловец смутно увидел свет, потом коснулся водорослей и наконец выбрался на край воронки. Но и здесь он не отрывал рук от скалы. Ему было трудно дышать. Усилие истощило последние запасы кислорода, и он чувствовал приближение удушья. Но все же он сохранил сознание настолько, чтобы понять необходимость высвободиться от затягивающей силы потока.

Когда товарищи обнаружили его, он все еще цеплялся за скалу, но был уже без сознания.

— Уверяю вас, — твердил он, в то время как корабль пускался в обратный путь к берегу, — уверяю вас — подводные Галапагосы… неповторимый заповедник исчезнувших видов… аквариум вторичного периода…