Скальпель Оккама (сборник)

Пневмония — великий мастер сокрушать надежды. Она убила моих зверей. Вчера последний поднял голову и поглядел на меня. Большие светлые глаза его потускнели. Он поднял лапу, выпустил когти и легонько царапнул мою руку.

И я не удержался от слез, потому что понял: несчастная тварь старалась доставить мне удовольствие, она знала, как жаждал я сделать ее свирепой, беспощадной — бичом рода людского.

Усилие оказалось непомерным. Великолепные глаза закрылись. Зверь чуть заметно содрогнулся и испустил дух.

Конечно, пневмонией можно объяснить не все. Помимо того, просто не хватило воли к жизни. С тех пор, как Землею завладел человек, все другие виды утратили жизнестойкость.

Порабощенные еноты еще резвятся в поредевших Адирондакских лесах, и порабощенные львы обнюхивают жестянки из-под пива в Крюгер-парке. Они, как и все остальные, существуют только потому, что мы их терпим, ютятся в наших владениях, словно временные поселенцы. И они это знают.

Вот почему трудно найти в животном мире жизнелюбие, стойкость и силу духа. Сила духа — достояние победителей.

Со смертью последнего зверя пришел конец и мне. Я слишком устал, слишком подавлен, чтобы начать сызнова. Мне горько, что я подвел человечество. Горько, что подвел львов, страусов, тигров, китов и всех, кому грозит вымирание и гибель. Но еще горше, что я подвел воробьев, ворон, крыс, гиен — всю эту нечисть, отребье, которое только для того и существует, чтобы человек его уничтожал. Самое искреннее мое сочувствие всегда было на стороне изгнанников, на стороне отверженных, заброшенных, никчемных — я и сам из их числа.

Разве оттого только, что они не служат человеку, они — нечисть и отребье? Да разве не все формы жизни имеют право на существование — право полное и неограниченное? Неужели всякая земная тварь обязана служить одному-единственному виду, иначе ее сотрут с лица Земли?

Должно быть, найдется еще человек, который думает и чувствует, как я. Прошу его: пусть продолжает борьбу, которую начал я, единоличную войну против наших сородичей, пусть сражается с ними, как сражался бы с бушующим пламенем пожара.

Страницы эти написаны для моего предполагаемого преемника.

Что до меня, недавно Гарсия и еще какой-то чин явились ко мне на квартиру для «обычного» санитарного осмотра. И обнаружили трупы нескольких выведенных мною тварей, которые я еще не успел уничтожить. Меня арестовали, обвинили в жестоком обращении с животными и в том, что я устроил у себя на дому бойню без соответствующего разрешения.

Я собираюсь признать себя виновным по всем пунктам. Обвинения эти ложны, но — согласен — по сути своей они безусловно справедливы.

Хуан Луис Эрреро

^(Куба)

О, не гладь меня, венерианин!

И все из-за этой проклятой игры в кости! Семь против одного. А ставка — моя жизнь…

— До чего же я ненавижу их! — сказал я Роберто.

— Почему?

— Потому что из-за них мы торчим здесь.

— Не из-за них, а из-за правительства, которое нас сюда послало.

— Да ведь если бы их тут не оказалось, мы бы уже возвращались домой, понимаешь? Домой! А ну убери эту мерзость!

Ракк неохотно отвел от моего скафандра щупальце и больше уже не пытался до меня дотронуться.

— Они добрые — видишь, ведь он хотел тебя погладить.

— Они отвратительные безмозглые осьминоги, — сказал я, пропуская ток через поверхность моего скафандра, чтобы очистить его от любых следов, какие могли оставить на нем щупальца венерианина.

— Безмозглые? Ты, очевидно, хотел сказать безобидные, — возразил Роберто, — ведь разум у них есть, и, кроме того, они очень ласковые. Ты только подумай: вдруг они, почти неуязвимые для наших солнечных пистолетов, оказались бы агрессивными?

— Но полного заряда хватит, чтобы прихлопнуть любого из них.

— А потом? Да пока мы перезаряжали бы пистолет на этой планете, они просто разорвали б нас в клочья своими щупальцами!

— Ты все еще боишься их?

— Да нет, конечно. Хотя мы знаем об этих существах очень мало, но можем быть спокойны: они на нас не нападут. И все равно, Карлос, будь осторожен — если они настроятся против нас, нам конец.

— Еще чего! — ответил я, наблюдая, как Ракк, чтобы привлечь наше внимание, подскакивает на месте.

Ракк был такой же, как и все венериане, — омерзительный. Он таскался за мной хвостом, надеясь, что я найду для него дело. Помню, однажды заставил я его носить камни целые сутки. А он даже не устал. Охотно и с удовольствием выполнял любое мое поручение. Нет, неправ Роберто, утверждая, будто они разумные. Разве разумное существо стало бы, как эти, выполнять каждое свое обещание? Правда, они выучили с грехом пополам наш язык, подражая моему голосу и голосу Роберто. Черт побери! Ракк выбрал мой голос, и описать невозможно, до чего мой собственный голос раздражал меня, когда им говорила похожая на осьминога венерианская тварь.