– И когда вы собирались мне об этом рассказать? Папа, ты ведь тоже знал. Почему вы меня игнорируете? Может быть, вы считаете меня тупицей, но я совсем не такой! Скажите, вас это не волнует? Снова этот Паком! Когда же он мог взять эту сумку? Папа, ты говорил, что он прибежал рассказать вам об Эмме. Попробуйте вспомнить, держал ли он что-то в руках.
Отец пожал плечами, однако сделал вид, что вспоминает.
– Я не знаю, Лорик. Меня словно громом поразило, я ничего вокруг не видел, – наконец ответил он.
Сидони увидела, как Лорик сжимает и разжимает кулаки. Она попробовала успокоить брата:
– Я тоже присутствовала при этом. Паком был тогда в толстой холщовой куртке. Он мог спрятать сумку в одном из карманов. Мы все были так шокированы! Он наверняка забыл нам о ней рассказать. Лорик, если бы ты его видел… он вопил от ужаса! Почему ты его подозреваешь? Он никогда не причинял никому зла, даже мухи не обидел!
– Как я могу быть в этом уверенным? Он целыми днями шатается по деревне. Его мать часто на него жалуется. Да он может сделать все, что захочешь!
– Ни слова больше о Пакоме! Все уже решено, и ваши споры не вернут нам Эмму! – отрезал Шамплен, подойдя к Жасент. – Дай-ка мне эту сумку, дочка, я уберу ее.
– Нет, папа, я имею право подержать ее немного у себя.
Жасент осторожно отступила, нисколько не сомневаясь в том, что отец сначала осмотрит содержимое сумки, а потом ее уничтожит. Родной отец стал для нее словно чужим незнакомцем с ледяным сердцем; его заботила исключительно честь семьи. Если бы Жасент не опасалась причинить беспокойство дедушке, она продолжила бы серьезный спор, разгоревшийся десять минут назад между ней и Шампленом. «Как бы я хотела, чтобы он разделил мою точку зрения, что случилось нечто странное… но он отказывался это признавать, тогда как я уверена, да, теперь точно уверена в том, что Паком говорил с Эммой перед самой ее смертью», – злилась она, вспоминая ссору с отцом.
– Как по мне, это ничего не меняет: знать, покончила твоя сестра жизнь самоубийством или же утонула по неосторожности! – сухо заключил отец. – Она забеременела, не будучи обвенчанной перед Господом Богом. Если бы я узнал об этом раньше, если бы она решилась прийти домой и признаться в этом грехе, я бы выгнал ее из дому.
Потрясенная такой суровостью и черствостью отца, Жасент решила во что бы то ни стало уехать на следующий день в Роберваль, но тот факт, что Эммина сумка, которую она сейчас прижимала к своему бешено колотящемуся сердцу, осталась у нее, пошатнул ее решение.
– Может быть, все-таки поужинаем? – осторожно предложила Сидони. – Дедушка голоден, он устал. Папа, Лорик, садитесь за стол. Ты тоже, Жасент. Тесто, наверное, уже перестояло. В память об Эмме, из уважения к маме, которой сейчас очень тяжело, нам нужно держаться вместе.
Сидони обладала достаточной силой убеждения и перед лицом испытаний вела себя с непоколебимым достоинством. Внезапно смутившись от ее резонных слов, Шамплен с Лориком не посмели ее ослушаться. Но Жасент сейчас было не до ужина.
– Не обижайтесь, но ужинать здесь я не могу. Я вернусь через час! – заявила старшая сестра.
– Куда ты опять побежала? – заворчал Фердинанд.
– Мне нужно навестить Матильду, – ответила девушка. – Я обещала.
Стараясь избегать пристального взгляда отца, Жасент схватила с вешалки свой плащ и поспешно вышла на улицу.
Матильда ложкой мешала густой гороховый суп, когда в дверь постучали. Женщина посмотрела на стенные часы над буфетом.
«Неужели это господин кюре такой нетерпеливый? – подумала она. – Даже этого святого человека иногда мучает голод».
– Входите, не нужно стоять под дождем в такую дрянную погоду! – крикнула хозяйка, накрывая кастрюлю крышкой. – Все уже готово.
Матильда очень удивилась, увидев на пороге Жасент Клутье, мертвенно бледную, с осунувшимся лицом и прилипшими к плечам мокрыми волосами.
– Господи? Случилось несчастье? Твоя мать…
– Нет, она спит; доктор вколол ей успокоительное. Матильда, прошу прощения за беспокойство; мне очень нужно с вами поговорить.
Старая женщина покачала головой, словно прекрасно все поняла.
– Располагайся и согревайся. Я скоро вернусь: мне нужно отнести господину кюре ужин.
Подбадривающе улыбнувшись, Матильда завернулась в шерстяную шаль и, взяв кастрюлю, вышла на улицу. Оставшись в доме одна, Жасент сняла плащ и разулась. Усевшись на диване по-турецки, девушка стала вертеть Эммину сумку в руках, думая о том, какие оправдания перед родными можно придумать, чтобы проверить наконец ее содержимое. «Может быть, мне не стоит открывать ее здесь… лучше подождать, пока мы останемся с Сидони наедине… Но папа способен вырвать ее у меня из рук и бросить в печку. Он не решился сделать этого при дедушке, но кто знает, что бы случилось, если бы мы были одни».