Скандал у озера

– Ну конечно, Лорик – несчастная жертва, разгуливающая под дождем, чтобы за руку привести тебя к дедушке! Ты вообще знаешь, который час?

Девушка остановилась, чтобы перевести дыхание – ее сердце бешено колотилось. «Я подумала, что это Пьер», – пронеслось у нее в голове.

– Жасент, пора тебе прекращать свои глупости! – заворчал Лорик. – Дедушка лег, не притронувшись к еде, Сидони страдает над грязной посудой, а папа мечется по комнате, словно зверь в клетке. Он не захотел ничего объяснять мне насчет этой чертовой сумки и таблеток, от которых так долго спал Паком. Неужели ты не понимаешь, что я был прав, когда назвал этого идиота убийцей? Господи, если выяснится, что сестру убил он, я сведу с ним счеты!

Жасент пристально посмотрела на его лицо, освещенное уличным фонарем. Ей было жаль его, да и себя тоже.

– Но Эмма покончила с собой, Лорик! Зачем ты ищешь виновных в ее смерти?

– Потому что ты тоже их ищешь, – ответил он. – И я готов помочь тебе.

Жасент взяла брата за руку, потерлась щекой о его плечо. Лорик сдержал слезы.

– Все это ужасно! – пролепетал он. – Ты можешь показать мне сумку? Я в глаза не видел письмо Эммы; папа делает вид, что не слышит меня, когда я говорю, что хочу его прочитать… А ты убегаешь к Матильде с этой чертовой сумкой…

По дороге Жасент удалось незаметно вынуть из сумки записную книжку и карандаш и спрятать их в кармане своего плаща. Она покорно уступила просьбе брата. Лорик, так же как и она, открыл белую кожаную сумку, коснулся губной помады, кошелька и тюбика с лекарствами.

– Ничего особенного, – вздохнул Лорик.

– Пойдем скорее домой, – поторопила его сестра.

Сен-Прим, улица Лаберж, тот же день, час ночи

Лежа на старой кроватной сетке, хранящейся на чердаке дедушкиного дома, Жасент пристально смотрела на слабо мерцающий огонек свечи. Завернувшись в теплое одеяло, она слушала свист ветра и шум дождя, барабанившего по крыше. В доме было всего две пригодные для жилья комнаты. Сидони спала с мамой в спальне; Шамплен и Лорик устроились на матрасах в комнате, которую использовали как чулан, с тем чтобы предоставить бывшую детскую комнату Фердинанду.

«Как мне здесь хорошо! – думала Жасент. – Я спала тут маленькой, когда ходила в приходскую школу».

Пальцы правой руки вцепились в записную книжку Эммы. Сейчас или никогда – нужно было набраться смелости. «Какая же я трусливая! – подумала она. – Чего я боюсь? Что бы я там ни прочитала, хуже уже не будет. Мы все так несчастны, нас всех снедает печаль. Даже папу, я уверена».

С пересохшими губами и бешено колотящимся сердцем девушка приподнялась и открыла блокнот наугад, но так, чтобы не попасть на первую страницу: январь, когда, если верить тому, что говорил Пьер, они с Эммой расстались. Жасент попала на 8—9 февраля. На страницах были пятна от чернил, небрежно зачеркнутые строчки, как будто расписывали перо чернильной ручки. Жасент перевернула страницу. На листочке, соответствующем 10 и 11 февраля, с левой стороны листа Эмма написала карандашом:

Пойти к стоматологу.

Жюльет Лафонтен сегодня утром не было. Приходила ее мама — она боится, что у девочки бронхит. Как минимум неделю мне придется обходиться без своей лучшей ученицы.

Получила от мамы, моей милой мамочки, хорошенькую поздравительную открытку в честь дня рождения. Какая жалость! В следующее воскресенье я не смогу поехать в Сен-Прим — снова эти снежные заносы!

Глаза Жасент застилали теплые слезы. Эти строчки, где речь шла о повседневной жизни, строчки, написанные аккуратным Эмминым почерком, создавали странное впечатление: будто сестры были рядом. Читать было больно, но одновременно это же и успокаивало. Шмыгнув носом, Жасент вытерла слезы: теперь ее охватило желание прочитать каждое слово в блокноте. Она разобрала фразы, написанные на правой странице.

В последнее время я — плохая девочка. Мне следовало сообщить Жасент, что я больше не вижусь с Пьером. Я думаю, он все еще ее любит. Может быть, у нее есть шанс снова его завоевать. Если, конечно, ее это интересует. Жасент и Сидони для меня — живые загадки. Как они могут обходиться без мужчин?

Ну вот, снова: мне нужно было бы стыдиться подобных мыслей. Но по крайней мере они не ложатся тяжким бременем на совесть.