Скандал в личной жизни

– Мисс Монтгомери, – сказала Гвен, – Мы еще совершенно не решили по поводу Джейн Фонды. Да, нам очень хотелось бы этого, поскольку она – ценное приобретение для любой картины; но никаких контрактов не подписано, и она еще не согласилась на роль. Если появится какая-нибудь молодая, талантливая, с которой легко работать, я подчеркиваю – с которой легко работать, актриса, и потрясет нас, мы, не колеблясь, возьмем ее.

Это выбило почву из-под ног Клементины. Гвен зевнула за своей дымовой завесой, а мальчишка сковырнул прыщ на носу.

– Прекрасно, – заявила Клементина. – Я просто хотела быть уверенной, что у меня есть шанс.

– У Вас есть около трех минут, оставшиеся от Вашего «шанса», – сказала Гвен, взглянув на часы. – После Вас еще семнадцать актеров, и я не могу позволить себе задерживаться, выслушивая дилетантские тирады.

Клементина подавила желание сказать в ответ какую-нибудь колкость и открыла сценарий на странице 302. Она хорошо знала этот эпизод, и у нее хватало времени проиграть его. Закрыв глаза, Клементина сосредоточилась на душевном волнении героини, перевоплощаясь в Мелиссу Марлбу. Она в совершенстве знала образ, изучила все малейшие оттенки и едва различимые нюансы. В мгновение ока Клементина Монтгомери перестала существовать. Когда она открыла глаза и повернулась к подростку, что должен был читать роль сына Мелиссы, она наяву увидела тюремные решетки за его спиной, почувствовала дрожь в руках, ощутила запах мочи, пропитавшей все вокруг.

– Я не виновна, – произнесла Клементина (Мелисса) утомленным голосом, устав повторять это снова и снова.

– Но суд сказал…

– Меня не волнует, что сказал суд, что сказал судья. Мне плевать, что говорит твой отец, твои друзья и даже, что говоришь ты.

– Мелисса подошла к мальчику и сжала его руку – Я – твоя мать. Не важно, кто что говорил, я всегда буду твоей матерью. И я говорю тебе – я не виновна.

– Но…

– Никаких но, – сказала она, впиваясь ногтями в его кожу.

– Разве я не любила тебя, разве я не учила тебя различать добро и зло? Разве я не готовила тебе завтрак каждое утро, не укутывала одеялом на ночь? Больше чем твоего отца, чем кого бы то ни было на свете, я любила тебя. Я – часть тебя, Джеми.

Она отпустила руку мальчика и погладила его по щеке:

– Я – часть тебя, точно так же как ты – часть меня. Мы с тобой одна кровь и плоть. Я прошу тебя только об одном – задумайся на минуту, смог бы ты убить кого-то.

Он посмотрел в ее глаза и покачал головой:

– Нет, конечно же, нет.

– Конечно, нет, – сказала она, смахивая слезы в уголках глаз. – Потому что ты – мой сын. Потому что – мы одинаково мыслим. В глубине души, осознаешь ты это или нет, ты знаешь, что я так же не виновна, как и ты. Она крепко прижала его к себе, пока не пришел еще тюремный надзиратель, чтобы увести ее обратно в камеру.

Клементина закончила сцену и выпрямилась. Она еще раз закрыла глаза, возвращаясь в реальность, а когда открыла их, то испытала настоящее потрясение, увидев четыре белые стены и три стула, а не свою тюремную камеру.

– Здорово, – воскликнул мальчишка, забыв о своих прыщах.

Гвен шикнула на него и кивнула.

– Да, прекрасно. Оставьте, пожалуйста, свои данные у секретаря, и мы вызовем Вас, если решим устроить второе прослушивание.

– Второе прослушивание?

– Конечно. Возможно и третье. Вы должны были знать об этом.

– Конечно, – сказала Клементина, потом поблагодарила и вышла из комнаты. Она протянула секретарю свою биографию и покинула студию, проклиная себя за каждое неверно сделанное движение, уверенная, что упустила роль.