Скандал в семействе Уопшотов

Она позвонила Эмилю в номер и, когда он спустился в вестибюль, дала ему кольцо. Он обрадовался и стал ее благодарить, и она подумала, что это не корысть и не грубость, а всего лишь естественный отклик на древние знаки любви, на извечную власть над человеком драгоценных камней и изящных золотых изделий. День был туманный, самолеты не летали, и они вернулись поездом в разных вагонах.

Сидя у окна, Эмиль смотрел на мелькавший перед ним пейзаж. Где-то южнее Бостона поезд прошел мимо ряда пригородных домов. Все это были новые дома, и, хотя архитекторы и садовники внесли тут и там некоторое разнообразие, дома эти производили очень монотонное впечатление. Эмиля заинтересовало, что в центре недавно выстроенного поселка возвышалась огромная безобразная и унылая гранитная скала, формой похожая на буханку хлеба. Дороги пришлось прокладывать в обход ее, что потребовало немалых затрат. Ее склоны были слишком круты, чтобы удержать фундамент дома. В своей полной бесполезности эта круча казалась торжествующе упрямой и своенравной. Из всего пейзажа она одна не поддалась перемене. Ее нельзя было взорвать. В ней нельзя было устроить карьеры и вывезти ее по частям. Она была бесполезна и непобедима. Несколько парней его возраста взбирались по крутому склону, и Эмиль подумал, что это, вероятно, их последнее убежище.

Наступил вечер, похолодало; Эмиль вспомнил ощущение этого времени года и этого часа, когда пора было кончать игры и идти домой готовить уроки. Вблизи того места, где он жил, была похожая скала, и в зимние дни он карабкался на нее, чтобы покурить и потолковать с друзьями о будущем. Он вспомнил, как хватался руками за малейшие выступы на крутом склоне и как шероховатый камень царапал его новую школьную форму, но ясней всего помнил, как, стоило ему вновь очутиться на ровном месте, его охватывало ощущение пробуждения к совершенно новой жизни, ощущение перехода к новому состоянию сознания, столь не похожему на прежнее, как сон не похож на явь. Стоя у подножия скалы в этот час и в это время года - собираясь идти домой делать уроки, но еще не двинувшись с места, - он пристально смотрел на дворы, деревья и освещенные дома, испытывая удивительное чувство, что он заново открывает мир. Каким свежим и интересным казалось ему все вокруг при свете ранней зимы! Каким все казалось новым! Ему были знакомы каждое окно, каждая крыша, каждое дерево, каждый местный ориентир, но чувствовал он себя так, словно видел все это впервые.

Как он вырос с тех пор!

Дней через десять Мелиса и Эмиль встретились в одной из нью-йоркских гостиниц. Она пришла первая и заказала виски и бутерброды с ростбифом. Когда он вошел в номер, она налила виски себе и ему, и он съел оба заказанных ею бутерброда. На руке у Мелисы был браслет из серебряных колокольчиков, который она давным-давно купила в Касабланке. Билет на круиз по Средиземному морю она получила в подарок на рождество от богатой пожилой родственницы и за все время путешествия не могла избавиться от искреннего и гнетущего чувства благодарности к старой даме. Когда Мелиса увидела Лиссабон, она подумала: "Ах, тетя Марта, надо бы и вам побывать в Лиссабоне!" Когда она увидела Родос, она подумала: "Ах, тетя Марта, надо бы и вам побывать на Родосе!" Когда они стояли в сумерках на якоре в Касабланке, она подумала: "Ах, тетя Марта, надо бы и вам увидеть, какое пурпурное небо над Африкой!" Вспомнив об этом, Мелиса зазвенела своими серебряными колокольчиками.

- Тебе обязательно надо носить этот браслет? - спросил Эмиль.

- Конечно, нет, - сказала Мелиса.

- Терпеть не могу такого хлама, - сказал он. - У тебя куча прекрасных драгоценностей - сапфиры, например. Не понимаю, зачем ты носишь всякий хлам. Эти колокольчики меня с ума сведут. Стоит тебе пошевелиться, как они звенят. Они мне действуют на нервы.

- Прости меня, милый, - сказала Мелиса и сняла браслет.

Эмиль как будто устыдился своей резкости и почувствовал смущение; никогда прежде он не бывал с ней резок или груб.