Скарамуш. Возвращение Скарамуша

– Признаюсь, я питал надежды на ваше приглашение, – сказал Андре-Луи.

Глава II

Служители Мельпомены[54]

Актеры завтракали около фургона, под ярким солнцем, смягчавшим холодное дыхание ноябрьского утра, и, сидя среди них, Андре-Луи подумал о том, что это странная, но приятная компания. В их кругу царила атмосфера веселости. Делая вид, что у них нет забот, комедианты подшучивали над испытаниями и злоключениями своей кочевой жизни. Они были очаровательно неестественны; жесты их были театральны, а речь – напыщенна и жеманна. Занимаясь самыми обыденными делами, они держались как на сцене. Казалось, они действительно принадлежат к особому миру, который становится реальным только на подмостках сцены, в ярком свете рампы. Андре-Луи пришла в голову циничная мысль, что, быть может, именно чувство товарищества, связывающее актеров, делает их столь нереальными. Ведь в реальном мире алчная борьба за блага и дух стяжательства отравляют дружеские отношения.

Их было ровно одиннадцать – трое женщин и восемь мужчин. Называли они друг друга сценическими именами, которые говорили об амплуа и никогда не изменялись, какую бы пьесу ни играли, – разве что слегка варьировались.

– Наша труппа верна традициям старой итальянской комедии дель арте,[55] – сообщил Панталоне. – Сейчас таких трупп осталось мало. Мы не обременяем память, заучивая высокопарные фразы, являющиеся плодом мучительных усилий бездарного автора. Каждый из нас – автор собственной роли, которую создает прямо на сцене. Мы импровизаторы – импровизаторы старой благородной итальянской школы.

– Именно так я и предположил, – сказал Андре-Луи, – когда увидел, как вы репетируете свои импровизации.

Панталоне нахмурился.

– Я заметил, сударь, что ваше остроумие имеет едкий, чтобы не сказать язвительный, привкус, и это очень хорошо. Полагаю, что именно подобный юмор подходит к вашему выражению лица, однако он может завести вас не туда, как и случилось на этот раз. Репетиция – случай исключительный – понадобилась из-за того, что наш Леандр недостаточно владеет актерским мастерством. Мы пытаемся обучить его искусству, которое ему необходимо и которым – увы – не наделила его природа. Если же и это не поможет… Впрочем, не будем нарушать наше согласие ожиданием бед, которых мы надеемся избежать. Мы любим нашего Леандра, несмотря на все его недостатки. Позвольте познакомить вас с труппой.

И Панталоне стал представлять свою труппу. Он указал на долговязого добродушного Родомонта, которого Андре-Луи уже знал.

– Поскольку Родомонт наделен длинными руками и ногами и крючковатым носом, он играет в наших пьесах Капитана,[56] – объяснил Панталоне. – У него отменные легкие – вы бы только послушали, как он вопит. Сначала мы назвали его Спавенто, или Эпуванте,[57]

но это имя недостойно такого великого артиста. Никогда еще, с тех пор как великолепный Мондор[58] изумил мир, подобный хвастун не появлялся на подмостках сцены. Итак, мы присвоили ему имя Родомонт, которое прославил Мондор. И даю слово как актер и благородный человек – а я благородный человек или был им, – мы не ошиблись в выборе.

Ужасный Родомонт, смущенный таким обилием похвал, покраснел, как школьница, под серьезным испытующим взглядом Андре-Луи.

– Следующий – Скарамуш, которого вы также уже знаете. Иногда он Скапен, а иногда – Ковиелло,[59] но чаще всего – Скарамуш, и уж поверьте мне, для этой роли он подходит больше всего – я бы даже сказал, слишком подходит. Потому что он Скарамуш не только на сцене, но и в жизни. Он умеет хитро вести интригу и стравливать людей, притом держится с вызывающим нахальством, когда уверен, что ему не отплатят той же монетой. Он – Скарамуш, маленький застрельщик. Но я по натуре своей снисходителен и люблю все человечество.

– Как сказал священник, целуя служанку, – огрызнулся Скарамуш и снова принялся за еду.

– Как видите, он, подобно вам, наделен язвительным юмором, – сказал Панталоне и продолжил: – А вот этот ухмыляющийся мошенник с деревенской физиономией и шишкой на носу – конечно же Пьеро.[60] Кем же еще ему быть?

– Я бы гораздо лучше сыграл Влюбленного,[61] – сказал сельский херувим.

– Заблуждение, свойственное Пьеро, – пренебрежительно заметил Панталоне. – Вот тот грузный насупленный негодяй, состарившийся в грехе, аппетит которого с годами все возрастает, – Полишинель.[62] Как видите, природа создала каждого для той роли, какую он играет. А проворный веснушчатый нахал – Арлекин. Он не похож на вашего, усыпанного блестками, в которого упадок современного театра превратил первенца Момуса,[63] – нет, это настоящий дзани комедии дель арте, оборванный, весь в заплатах, наглый, трусливый и мерзкий буффон.

– Как видите, природа создала каждого из нас для той роли, которую он играет, – передразнил Арлекин главу труппы.