Скарамуш. Возвращение Скарамуша

– Я бы мог дать пятнадцать, – неохотно сказал Бине, – но сейчас плохие времена.

– Ручаюсь, что изменю их к лучшему для вас.

– Не сомневаюсь, что вы в этом уверены. Итак, мы поняли друг друга?

– Вполне, – сухо сказал Андре-Луи и таким образом оказался на службе у Мельпомены.

Глава III

Муза комедии

Если вступление труппы в городок Гишен и не было в точности таким триумфальным, как того желал Бине, по крайней мере оно было достаточно впечатляющим и оглушительным, чтобы селяне рот разинули. Комедианты казались им причудливыми существами из другого мира – да так оно и было. Впереди ехал фаэтон, запряженный двумя фламандскими лошадьми, который скрипел и издавал стоны. Правил им сам Панталоне, огромный и тучный Панталоне, затянутый в красный костюм, на который он надел длинную женскую ночную сорочку коричневого цвета. На лице красовался огромный картонный нос. На козлах рядом с ним восседал Пьеро, в белом балахоне с длинными рукавами, скрывавшими руки, в широких белых штанах и черной шапочке. Лицо его было набелено мукой. В руках у Пьеро была труба, и он извлекал из нее ужасающие звуки.

На крыше экипажа ехали Полишинель, Скарамуш, Арлекин и Паскарьель. Полишинель, в черном камзоле, покрой которого был в моде лет сто тому назад, с горбами спереди и сзади, с белыми брыжами и в черной маске, скрывавшей верхнюю часть лица, стоял широко расставив ноги, чтобы не свалиться, и торжественно и яростно колотил в барабан. Трое других сидели по углам крыши, свесив ноги. Скарамуш, весь в черном по испанской моде семнадцатого века, с наклеенными усами, бренчал на гитаре, которая издавала нестройные звуки. Арлекин, оборванный и покрытый заплатами всех цветов радуги, в кожаном поясе и с деревянной шпагой, время от времени ударял в тарелки. Верхняя часть его лица была вымазана сажей. Паскарьель, одетый лекарем – в шапочке и белом переднике, – веселил зрителей, демонстрируя огромный жестяный клистир, который, выпуская воздух, издавал жалобный писк.

В самом экипаже сидели три дамы, составлявшие женский персонал труппы. Они выглядывали в окошки, обмениваясь остротами с горожанами. Климена, Влюбленная, одетая в красивый атлас, затканный цветами, в тыквообразном парике, скрывавшем ее собственные локоны, выглядела настоящей светской дамой, так что становилось непонятно, как она попала в эту странную компанию. Мадам в роли «благородной матери» тоже была одета с роскошью, правда столь нарочитой, что это вызывало смех. Ее прическа представляла собой чудовищное сооружение, украшенное цветами и маленькими страусовыми перьями. Лицом к ним и спиной к лошадям сидела притворно застенчивая Коломбина в платье в зеленую и синюю полоску и в белом муслиновом чепце молочницы.

Старый фаэтон, в свои лучшие дни, быть может, возивший какого-нибудь прелата, просто чудом не разваливался и лишь стонал под чрезмерной и столь неподходящей для него ношей.

За фаэтоном следовал фургон, впереди которого шествовал длинный, тощий Родомонт, с лицом, вымазанным красной краской, нацепивший для пущего устрашения грозные усищи. На голове у него была широкая фетровая шляпа с грязным пером, на ногах – высокие сапоги. Зычным голосом он изрыгал угрозы, суля всем встречным кровавую расправу, от которой кровь стыла в жилах. На крыше фургона сидел один Леандр. Он был в голубом атласном костюме с кружевными гофрированными манжетами и в красных туфлях на каблуках. Волосы напудрены, на лице мушки, в руках – лорнет. На боку маленькая шпага. Леандр выглядел настоящим придворным и был очень красив. Женщины Гишена кокетливо строили ему глазки, а он принимал это как естественную дань своим чарам и отвечал им тем же. Подобно Климене, он выглядел чужим в этой компании разбойников.

Шествие замыкал Андре-Луи, который вел двух ослов, тащивших повозку с реквизитом. Он наклеил себе фальшивый нос, чтобы не быть узнанным. Больше он ничего не изменил в своей внешности, даже не переоделся. Андре-Луи устало плелся в хвосте рядом с ослами, и никто не обращал на него ни малейшего внимания, что вполне его устраивало.

Актеры обошли город, буквально бурливший: готовились к ярмарке, которая должна была состояться на следующей неделе. Время от времени они останавливались, какофония сразу смолкала, и Полишинель громовым голосом объявлял, что сегодня вечером в пять часов на старом рынке знаменитая труппа импровизаторов господина Бине сыграет новую комедию в четырех актах под названием «Бессердечный отец».

Наконец они прибыли на старый рынок, занимавший цокольный этаж ратуши. Рынок был открыт четырем ветрам: с обоих фасадов у него было по две арки, а по торцам – по одной. Почти все они были забиты досками. Через две незаколоченные арки публика будет входить в театр, а городские оборвыши и скряги, которым жаль истратить несколько су на билеты, смогут воспользоваться ими, чтобы хоть одним глазком взглянуть на представление.