Скарлетт

«Во всем моя вина. Мне следовало немедленно возвращаться в Чарльстон, как только я узнала, что беременна. Я предпочла развлечения. И эти недели развлечений стоили мне единственного счастья, о каком я действительно мечтала. Я не думала о том, что Ретт мог подумать о моем отъезде. Я не думала, что будет потом. Я не думала совсем. Я никогда не думала».

Все импульсивные, необдуманные ошибки ее жизни роились вокруг Скарлетт в черном молчании ночи, и она заставляла себя признать их. Чарльз Гамильтон – она вышла за него замуж назло Эшли, она совсем его не любила. Фрэнк Кеннеди – она вела себя отвратительно с ним, лгала ему на Сьюлин, поэтому Фрэнк женился на ней и дал денег, чтобы спасти Тару. Ретт – о, она совершила слишком много ошибок, их невозможно сосчитать. Она вышла за него, когда не любила его, и не сделала ни одной попытки дать ему счастье; ее даже никогда не заботило, что он несчастлив, – до тех пор, пока не стало слишком поздно.

«О Господи, прости меня, я никогда не думала о том, что делала, о том, что они чувствовали. Я обижала, делала больно и приносила несчастье всем им, потому что не давала себе труда подумать.

Мелани тоже, особенно Мелли. Мне тяжело вспомнить, как ужасно гадко я вела себя с ней. Я никогда не чувствовала себя благодарной за то, что она любила и защищала меня. Ни разу не сказала ей, что люблю ее тоже, потому что не думала об этом вплоть до ее конца, когда уже не было шанса.

Разве когда-нибудь я задумывалась о том, что я делала? Подумала ли я когда-нибудь о последствиях?»

Отчаяние и стыд охватили сердце Скарлетт. Как она могла быть такой дурой? Она презирала дураков. Затем она крепко сжала кулаки, напрягла спину, ее челюсть сделалась твердой. Она не должна копаться в прошлом и чувствовать сожаление о содеянном. Она не будет ныть, не будет плакаться ни кому-то, ни самой себе. Она уставилась в темноту над головой сухими глазами. Она не будет плакать, не сейчас. Она будет плакать всю жизнь. Теперь она должна подумать, и подумать тщательно, прежде чем на что-то решиться.

Она должна подумать о ребенке.

В данный момент она ненавидела его, ненавидела свою полнеющую талию и неуклюжее тяжелое тело. Она полагала, что получит Ретта обратно, но этого не произошло. Есть вещи, которые может сделать женщина, – она слышала о женщинах, избавляющихся от нежеланных детей… Ретт никогда бы не простил ее, если бы она сделала это.

А что это изменит?

Ретт ушел навсегда… Запрещенное всхлипывание вырвалось с губ Скарлетт, несмотря на всю силу волу. «Потерян. Я потеряла его. Ретт выиграл».

Затем неожиданный гнев вспыхнул в ней, делая ее нечувствительной к боли, заряжая энергией ее измученное тело и дух.

«Я разбита, но я расквитаюсь с тобой, Ретт Батлер, – подумала она с горьким триумфом. – Я ударю тебя сильнее, чем ты ударил меня». Скарлетт нежно положила руки на живот. О нет, она не будет избавляться от этого ребенка. Она будет заботиться о нем лучше, чем заботились о любом другом ребенке в истории всего мира.

Ей вспомнились Ретт и Бонни. «Он всегда любил Бонни больше меня. Он бы отдал все, он бы отдал свою жизнь, чтобы вернуть ее. У меня будет новая Бонни, полностью моя. И когда она подрастет, когда она будет любить меня, и только меня, больше, чем что-нибудь или кого-нибудь на земле, тогда я позволю Ретту познакомиться с ней, понять, что он потерял…

О чем я думаю? Я, должно быть, сошла с ума. Только минуту назад я поняла, сколько боли причинила ему, и ненавидела себя. А сейчас ненавижу его и думаю о том, как сделать ему больнее. Я не буду такой, не позволю себе подобные вещи. Не позволю.

Ретт ушел. Я допускаю это, но не могу опуститься до сожаления или мести, пустая трата времени, тогда как я должна заняться построением новой жизни с самого начала. Я должна найти что-то свежее, что-то важное, что-то, для чего жить. Я смогу, если пораскину умом».

Весь остаток ночи Скарлетт методично перебирала в уме все возможности. Она натыкалась на безвыходные ситуации, она преодолевала препятствия, находила удивительные уголки в памяти. Она вспомнила свою юность, родину, время перед войной. Воспоминания были каким-то безболезненными, отдаленными, и она понимала, что больше не была той Скарлетт, которой сама позволила сбиться с пути. И она оставила прежние дни и мертвых в покое.

Она сосредоточилась на будущем, на реальности, на последствиях. В висках у нее начало стучать, затем сильно колотиться, и страшно заболела голова. Но она продолжала думать.

Когда с улицы донеслись первые звуки, Скарлетт уже знала, что намерена делать. Как только луч света пробился через спущенные шторы в комнату, Скарлетт позвала:

– Бриди! Девушка вскочила со стула, моргая со сна глазами.

– Слава Богу, вы поправились! – воскликнула она. – Доктор оставил тонизирующее. Я сейчас найду ложку, она где-то на этом столе.

Скарлетт покорно открыла рот для горького лекарства. Затем сказала твердо:

– Хватит. Я больше не буду болеть. Открой шторы, сейчас уже, должно быть, день. Я хочу завтракать; у меня болит голова, но я собираюсь окрепнуть.