Скатерть-самобранка: что, сколько, зачем и как мы едим

— Слов нет, драники у белорусов хороши. Да и вообще нет блюда из картошки, которое бы не было в особинку, не запомнилось на вкус. Чем же так привязали к себе клубешки наших собратьев, что их стали называть нежно и метко — бульбашники (от слова «бульба», то есть картошка)?

— Она, родимая, для белорусов, как, впрочем, и для нас, стала поистине «вторым хлебом». Попробуй выживи мы без картошки, ее очистков в послевоенную бескормицу. А сейчас без этих шести соток попробуй выдюжи народ, если что ни день, то правители наши вытряхивают из рукавов сюрпризы в виде новых тарифов и новых безумно растущих цен.

Вот едим ее, родимую, жареную, пареную, толченую, во всяком ее виде — и не надоедает она, потому что вкусна. И не задумываемся мы, насколько она полезна и даже целебна. А стоило бы. В одном килограмме картофеля — 840 калорий, углеводы, белки, соли, витамины. С единицы площади он дает больше крахмала (а значит, и спирта, и многих других производных), чем это под силу любому из хлебных злаков. С одного картофельного гектара, например, можно получить 1700 л спирта, тогда как с гектара ячменя выйдет всего лишь 360, ржи — 350 л, а из овса и проса — и того меньше.

Недаром выдающийся агроном, академик Д. Н. Прянишников сказал: «Выращивать картофель — это то же, что получать три колоса там, где раньше рос один».

— И все же, и все же… Мы знаем, с каким трудом приживалась эта культура на российских просторах. Мешок клубней, посланный Петром I Шереметеву во время его первого заграничного путешествия, вместе с повелением разослать их по всей России «на расплод» не принесли ни малейшего результата. Почему?

— Косность, иного объяснения я не нахожу. А может, отторжение иностранного поименования. Ведь клубни поначалу называли туртуфелями. Не привели к массовому «расплоду» и усилия Екатерины II. При ней ведь был издан сенатский указ «О разводе и употреблении земляных яблоков…». Хуже того, случались и «картофельные бунты».

Только через 30–40 лет картофель утвердился как главенствующая культура. А пермяки, к примеру, встретившие повеление императрицы о разведении туртуфелей «картофельными бунтами», уже «употребляют оную печеной, вареной, в кашах и делают также пироги и шаньги; а в городах сдабривают супы, готовят с жарким и делают муку для приготовления киселей». Так сообщается в «Хозяйственном описании Пермской губернии», изданном в 1804 году. Там же говорится о товарности, сортовых достоинствах плода: «Деревенские жители довольно уже продают картофеля в городе Перми; часто видеть случается отменной крупной белой картофель, в Пермской губернии разводимой, которою почва весьма к тому способна».

— Способна-то способна, но вот я у белорусов не видел приплода больше 5–6, в лучшем случае 7 клубней. В России так же. Что, селекция не позволяет? Не доживемся ли мы с таким приплодом до очередной голодушки?

— Подчас задумываешься и об этом. Ведь еще зачинатели агрономической науки в России Болотов, Грачев, Никитинский ставили на своих опытных делянках рекорды. Еще в 1770 году Вольное экономическое общество в своих «Трудах… к поощрению в России земледелия и домостроительства» обнародовало «Примечания о картофеле Андрея Тимофеевича Болотова». Там есть описание очень интересного опыта. Он состоял в том, «что я нарезал картофельной травы, сажал оную по примеру мяты без кореньев и хотел видеть, примется ли она. Она, к великому моему удовольствию, не только принялась очень скоро, но от каждого посаженного сим образом без корня черенка к осени родилось по 20 и более (!) яблок. Сие средство к поспешествованию урожая полюбилось мне еще больше прежнего, и для того повторял я сей опыт несколько раз с потребными к тому примечаниями».

— Но последователь селекционера Болотова и «видного огородника» Грачева Николай Яковлевич Никитинский, прозванный «королем картошки», и вообще «взошел на Фудзияму».