— Думаете, мы, что ли? — тут же возмутился в ответ на несправедливое обвинение Йорвет.
— Бабуль, это не мы, это — он, — Геральт слегка пихнул пяткой валяющийся на песке труп утопца.
— Ну-кось, дай-кось я сама разгляжу, — бабка сошла с крыльца и неспешно направилась к мужчинам. — Ельф, — сказала она, переводя полный недоверия взгляд с Йорвета и Геральта на дохлого монстра и обратно.
— Может, при жизни оно и было эльфом, — не стал спорить с бабкой Геральт, имея в виду утопца. — Но теперь это просто дохлая нежить.
— Енто — ельф, — бабка ткнула пальцем в Йорвета. — А енто — топляк. Я хоть и вижу плохо, но разницу разглядеть пока еще могу. А ты, нахал, сперва доживи до моих лет, а потом посмотрим, останется ли у тебя охота издеваться над старыми людьми. Еще неизвестно, как ты в мои годы будешь видеть.
— Извини, бабуль, — решил повиниться Геральт (который, к слову, по годам-то был вполне ровесником бабке, но выглядел, конечно, моложе ее примерно вдвое).
— Топляк, сталбыть, — бабка вперила в усопшего монстра взгляд своих выцветших глаз. — А я так и знала. И рыбаки не зря гово́рють, что выйдуть нам эти мажьи чистки боком. Наколдують они все ж таки на нашу голову напасть какую-нить. А главное, как обычно, этих дармоедов охотницких не коснется, а расхлебывать нам, простым людя́м. Вот и началося, заместо рыбы, топляки по реке поплыли.
— Ага, прям все, Tedd Deireadh наступает, — ехидно хмыкнул Йорвет. — Час Конца, Белого Хлада и Волчьей пурги. И начинается он, оказывается, с плавающих в реке топляков.
— А как жа ж ты думал. Яны рыбу жгруть, сети рвуть, лодки портють. А как всю рыбу сведуть, за рыбаков примутся. Тут и придеть нам час конца.
— Бабуль, ты не волнуйся. Я вот сейчас возьму меч и пойду час конца предотвращать, — попробовал успокоить разошедшуюся бабку Геральт.
— Да? — бабка недоверчиво воззрилась на Геральта. — Тебе-то это на кой.
— Дык, пожить еще хочу.
— Ну-у, если так, то да, — несколько успокоилась бабка.
— Геральт!
Из дома выглянула Лена, как назло одетая в свою длинную футболку и с накинутой на плечи Геральтовой курткой. Явление молодой дамы в таком вызывающем наряде вновь спровоцировало волну негатива в унявшейся было бабкиной душе.
— И бордель мне еще тут по суседству решили устроить. Ну так знайте, разврата я не потерплю.
— Да не будет никакого разврата, — вновь попытался успокоить бабку Геральт, в то время, как Лена выглядывала из-за приоткрытой двери, не решаясь выйти на крыльцо дабы еще больше не нервировать строгую соседку. — Эта женщина — вдова. Прибыла из Велена. Ее дом там разорили, муж умер.
— Женщина-то, может, и вдова. А ты что в ейном доме делаешь?
— Я ее опекун. По завещанию и просьбе ее покойного супруга.
— Ой, гляньте, пекун! Знаю я, каким местом ты об ей пекёшься.
— Бабуль, чё ты сразу…
— Да только на твою морду наглую глядя, сразу все понятно.
— Вообще-то я ведьмак, — решил признаться Геральт.
— Так тем более, — бабка была непреклонна. — Я слыхала, что ведьмаки дюже до баб охочие, поэтому всех девок от их надо прятать.
— Это только если чудищ поблизости нет, — пробовал оправдаться Геральт.
— Так в Велене тех чудищ — целые стада, — не сдавалась бабка. — Гово́рють, что так и шастають по лесам да болотам. А только ведьмаков, чтобы их истребляли, днем с огнем не сыщешь. Зато на молодую вдовушку — ты тут как тут, прямо коршуном.
— Раз ты в вопросах ведьмачества такая осведомленная, так, поди, слышала, что ведьмаки задаром не работают, — вступил в дискуссию Йорвет. — А кто же в Велене будет ведьмачий труд оплачивать, если там одни только чудища, а? Ты головой своей умной подумай. Разве только, если они стенка на стенку пойдут, как банды в Новиграде, тогда, может, чтоб от конкурентов избавиться, и наймут ведьмака.
— Смехуечки тебе, да? Еще один умник нашелси, — бабка изготовилась к новой словесной баталии.
— Йорвет, не зли бабушку, — попробовал урезонить эльфа Геральт. — Здесь тебе не какая-то глушь. Это Оксенфурт — город просвещенных людей. Тут даже бабульки не простые, а хорошо осведомленные обо всем, что творится в мире.
— Я про вас, ведьмаков, все знаю, — тут же похвалилась бабка. — А как же! Слышала, как на площади бард один выступал, песню пел жалостную про Белого Волка и его чародейских любовниц. Я, по-мойму, аж трех насчитала, а потом сбилась.
— Всего трех? — удивленно поднял бровь Йорвет. — Что-то как-то маловато.
— Одна — Йенафёр, потом Королева Зимы, еще была жестокосердная черная в белом или сиреневая в крыжовнике… Это я уже что-то запамятовала, как она по-правильному звалась.
— Это все одна и та же, — разочарованно протянул Йорвет. — Только разными словами. Типа, образы и метафоры.
— Не умничай мне тут!
— Геральт! — Лена решила вмешаться в дискуссию, так как сообразила, что она грозит затянуться до позднего вечера. Бабке, видимо, спешить было некуда, зато очень хотелось пообщаться с новыми соседями на любые темы, а заодно пошпынять нахальную, но, в то же время, отзывчивую к критике молодежь. Йорвет и Геральт же были рады почесать языки, чтобы оправдать свое безделье.