Сказ о военном топографе

Мальчуган, что на чертёнка похожим был, осмелел вскоре и за казаками по пятам шастать стал неотрывно. Так привязался к ним, что, когда в горы уходить приходилось на съёмку топографическую, не отставал ни на шаг. Пришлось на хитрость пойти — опасно же несмышлёнышу по склонам крутым бродить. Стали они каждый вечер свистульки для него вырезать, а утром, когда уходить собирались, мальцу отдавали и велели в селе оставаться мамок и деток развлекать звонким свистом.

Так прожила экспедиция с горцами ладно и дружно целых два месяца. Работы топографические раньше срока исполнили добросовестно да к концу сезона полевого две недели свободных выгадали. Казаки на солнышке целыми днями нежились, от скуки мальцу-сорванцу фигурки диковинные вырезали из дерева, а топограф военный по склонам окрестным в раздумьях расхаживал да на гору высокую непрестанно поглядывал.

Однажды не спалось ему что-то. Знал топограф военный, что у народов горных вершины многие запретными значились, даже поколотить могли за то, что на гору чужую без спросу позарился. Пошёл он в думах своих при свете луны да звёзд мерцающих прогуляться и от села поодаль огонёк увидал средь кромешной тьмы. Приблизился к свету ближе. Оказалось, старейшина у костра сидит, тоже не спит. Посмотрел он на топографа внимательно, прутиком, которым угольки в костре ворошил, на пенёк указал рядышком. Подождал, пока гость поудобней усядется и произнёс заботливо: «Вижу, думы терзают тебя неустанно, служивый». Улыбнулся в ответ старику проницательному военный топограф и покивал, выражая согласие. Старейшина щепок в костёр подбросил горсточку, пошевелил угольки прутиком и продолжил доброжелательно: «Коль ответ дать смогу, не стыдись, спрашивай».

Отбросил топограф излишнюю скромность да спросил старика напрямик: «А на гору ту белую поднимался ли кто, уважаемый?» Взглянул тот на собеседника искоса, глаз строго прищурил, потом улыбнулся и сказал ласково: «Осетины её Урсхо́х величают, а грузины Мки́нвари кличут». Удивился военный топограф названиям заковыристым, достал из кармана нагрудного блокнот с карандашиком и сделал заметочку почерком каллиграфическим. Подметил старец интерес служивого и продолжил размеренно: «Горцы с той стороны горы поговаривали, будто бывали там люди. Но не верится мне, лишь боги и духи способны там жить. А коль захочется кому потягаться с ними силою, так право его! Двое, вон, в минувшем году вознамерились на гору влезть, да еле ноги унесли чуть живыми». Топограф военный от слов таких чуть с пенька не свалился наземь: «А где отыскать храбрецов этих, дедушка?» Взглянул старик в глаза его бегающие и ответил: «И у тех двоих в очах чертенята бегали до того, как на гору пойти. Глупцы они спесивые, а не храбрецы! — Бросил он прутик свой в костёр догорающий, аж искры в небо столбом взмыли. Встал с пенька своего и добавил, в темноту уходя: — Один в долину убёг. Где искать его, я не знаю. Другой на отшибе селения живёт, нелюдимым сделался».

После ночи бессонной разбудил военный топограф казаков ни свет ни заря, рассказал о разговоре своём со старцем седым и предложил на гору вместе отправиться. Дал им два часа на раздумья, а сам осетина нелюдимого ушёл разыскивать.

Казакам не хотелось идти от лугов душистых в снега студёные, но шалопайничать да шаматонить целыми днями ещё меньше желания у них осталось. Пошушукались они промеж собой недолго да согласиться решили, когда старшой с осетином обратно вернётся.

Топограф военный тем временем отыскал нелюдимого горца и на гору позвал вместе пойти. Помялся осетин, к служивому присматриваясь, бровями густыми пошевелил, усами нечёсаными подёргал да согласился. Доро́гой поведал о попытке своей неудачной. Рассказал, как ледник проскочили с соратником ловко, как отрез кумача тащили с собой, чтобы флаг на вершине установить, и как пурга застигла врасплох. «Драпали так стремительно, что полотно дорогое алое недалеко от вершины обронили случайно», — заключил он топографу в конце пересказа своего.