Сказание о Доме Вольфингов

Вокруг бражного зала Дейлингов всё ещё толпились люди: те, кому надлежало остаться дома. На равнине под холмом прямыми рядами стояли обозные телеги. Каждая теперь была покрыта навесом: белым, чёрным, красным или коричневым, – а некоторые, что принадлежали Бимингам, – зелёным, цвета древесной листвы.

Воины спускались к этому городу из телег, совершенно пока неукреплённому, ведь нападения никто не ожидал. Там уже собрались невольники, что готовили пир, да и многие из рода Дейлингов, как мужчины, так и женщины, желавшие присоединиться к пирующим. Некоторых воинов Дейлинги повели по земляному мосту и дальше, за ограду, в свой бражный зал – там, кроме хозяев, могло поместиться ещё много людей. В числе гостей были и оба князя.

Они поднялись на возвышение, празднично украшенное, как и всё вокруг. Там уже расположились старейшины и воины в летах, радостно приветствовавшие гостей. Среди них был и старец, что сидел на краю холма, наблюдая за движением войска, тот, который отшатнулся при виде знамени Вольфингов.

Когда он увидел среди гостей Тиодольфа, взгляд его замер. Старец подошёл к воину и остановился. Тиодольф, заметив его, улыбнулся, произнеся слова приветствия, но старец только продолжал молча разглядывать князя. Наконец он задрожал, протянул руки к обнажённой голове Тиодольфа и начал перебирать его кудри и гладить так, как мать гладит по голове сына, оставшись с ним наедине, даже если сын уже седой старик. И вот старец вымолвил:

«Бесценна жизнь сильнейшего, как древо,Цветы которого – людские судьбы техВремён, что есть и что лишь будут! Так,Увенчанной древнейшей мудростью, остаться

Ей суждено, когда железный мечВ прах превратится вместе с бурой ржою.О, если бы я снова стал младымИ сильным воином, я б устремился в битвуИ в самой гуще встал – средь свиста копий,Чтоб твёрдость показать руки и зоркость взгляда!»

Старец провёл руками по плечам и груди воина и почувствовал холод кольчуги. Тогда его руки вновь опустились, а из старых глаз хлынули слёзы. Он произнёс:

«О, сердца воина могучего жилище,О, пламенная грудь того, кто в битве

Привык господствовать над сильными, к чемуТы холодом укрылась от калёных,Мерцающих клинков? Тебя не знаю,Тебя не вижу, как далёкие холмы,Где наши праотцы живут, где богиПируют в залах. Ветер дует грозно,И вереницей облака летятТам, в вышине, окутывая властных

Палаты, что из года в год всё те же.Но очаги их пламенеют жаркоНе для меня, и старые глазаИх разглядеть не в силах, не узнаетСтарик радушия божественного пира».

Тиодольф всё ещё улыбался старцу, но тень пробежала по его лбу. Вождь Дейлингов и его могущественные гости, стоявшие рядом, тоже нахмурились и внимательно, в тревожном молчании слушали. Старик же продолжил:

«Я прибыл в дом врага, и он, безумный,Сказал мне: “Сядь, ты ведь устал в пути”.Я сел, и ноги вытянул – оковы

Сковали ноги. Он с улыбкой подлыхПродолжил: “Руки тяжелы твои,Пусть отдохнут немного”. Свои рукиЯ протянул, и холод ощутилКолец железных. Лес с волками лучше,Чем этот пиршественный зал! О, если бЯ знал про древнюю ловушку, знал бы,Что счастье мира продал я за ласки,За глупые сердечные желанья».

Закончив говорить, старец отвернулся от Тиодольфа и с грустью прошёл на своё место. Если Тиодольф и изменился в лице, то лишь слегка. Окружавшие князя воины смотрели на него с удивлением, словно спрашивая о значении слов старца, будто Тиодольф с помощью каких-то тайных знаний мог их объяснить. Для многих эти слова прозвучали предупреждением пред битвой, а для некоторых – зловещим предзнаменованием о грядущих днях. Вряд ли кто-то понял эту речь, но в сердце каждого зародилось дурное предчувствие, ибо старик был известен как предсказатель, а его слова, обращённые к князю, показались всем нелепыми и очень странными.