Сказание о Йосте Берлинге

Дама побледнела еще больше, отчего стала заметнее сеть покрывших лицо мелких морщинок. Тихая беседка в парке растворилась в воздухе и исчезла. Ее любимого там нет. И как только она могла надеяться? Прошло больше сорока лет.

– А что милостивой госпоже угодно?

Милостивой госпоже угодно повидаться с пастором. Милостивая госпожа была хорошо знакома с ним когда-то.

Сорок долгих лет и сорок миль[30] разделяли их. И с каждой милей этого долгого путешествия она сбрасывала с себя год жизни, каждый год, отравленный и осчастливленный неисчезающей памятью. И когда она добралась до цели, почувствовала себя двадцатилетней девушкой, не обремененной горькими воспоминаниями о несостоявшейся любви.

Нищий с изумлением смотрит на превращения: ему подала милостыню двадцатилетняя девушка, потом ей на глазах стало шестьдесят, а теперь опять двадцать.

– Он приедет к вечеру. Пастор, я имею в виду. Милостивой госпоже лучше всего поехать на постоялый двор в Брубю и там подождать. К вечеру он точно будет.

Кони облегченно фыркнули, переглянулись, и карета покатила под горку, к постоялому двору.

А нищий не сдвинулся с места. Он смотрел вслед богатой карете, и ему захотелось упасть на колени и поцеловать след колес.

Через пару часов, тщательно выбритый, надушенный, в башмаках с блестящими пряжками, он стоял перед женой проста в Бру. Ничто не забыто – ни шелковые чулки, ни жабо, ни накрахмаленные манжеты.

– Знатная дама, графского рода. Как я могу допустить, чтобы она переступила порог моего дома? Полы почернели, мебели никакой, деревянный потолок в горнице зеленый от плесени. У меня даже нет постели, чтобы предложить ей отдохнуть, не говоря уж о слугах.

– Так пусть едет своей дорогой!

– Сохрани Господь! Неужели госпожа простинна не поняла, что я готов отдать все, что имею! Все нажитое долгими трудами, все до последнего, только чтобы принять ее у себя в доме. Ей было двадцать, когда я видел ее в последний раз, сорок лет тому назад! Помогите мне, умоляю… вот деньги, если деньги что-то могут сделать, но дело не только в деньгах.

О, Эрос! Как мил ты женщинам, как любят они тебя! Если другие боги прикажут им идти на край света, они, может быть, и подчинятся приказу, но если прикажешь ты, они наверняка сделают на сто шагов больше.

В усадьбе проста начинается беготня. Опустошают комнаты, грузят мебель на подводы, отвозят в дом пастора и возвращаются за следующей партией. И когда прост вернется домой, он застанет более чем странную картину: пустые комнаты, дверь в кухню открыта, но и там пусто, и некого попросить подать обед. Ни обеда, ни жены, ни служанки. И с кого спросить?

Ах, уважаемый прост, спросить не с кого. Так повелел Эрос, и этим все сказано. Так повелел Эрос, уважаемый господин прост!

И вот ближе к вечеру карета сворачивает в усадьбу пастора, но застревает в воротах – слишком они узки для такой большой кареты. Кучер щелкает кнутом, слуга кричит на лошадей, лошади упираются, но не могут сдвинуть карету с места – задние колеса уперлись в стойки. Дочь знаменитого графа не может въехать во двор своего возлюбленного. Но вот кто-то спешит на помощь. Боже мой, это же он спешит на помощь, смотрите, это он!

Он осторожно помогает ей выйти из кареты и поднимает на руки. Руки так же сильны и объятия так же горячи, как и тогда, сорок лет назад. И глаза его сияют точно так, как сияли тогда, в двадцать пятую весну его жизни.

Какой ураган чувств охватил старую графиню! Она тут же вспомнила, как он нес ее по ступенькам на веранду. Она ни секунды не сомневалась, что любовь никуда не ушла за эти годы. Но она забыла, как это прекрасно, когда тебя держат в теплых, сильных объятиях и на тебя устремлен взор молодых, сияющих любовью и восторгом глаз.

Подумать только, она не замечает, что и он, ее любимый, далеко не молод. Она видит только его глаза, глаза, глаза…

Она много чего не замечает. Не замечает почерневших полов, не замечает зеленую плесень на потолке. Она видит только его глаза. И что удивительно: пастор тоже красив в эту минуту. Он мог не надевать камзол, шелковые чулки и башмаки с пряжками – чтобы стать красивым, ему достаточно посмотреть на нее. Так сияет огромный бриллиант, он завораживает, приковывает взоры – и кому какое дело до потемневшей, источенной временем оправы?

И голос. Она слышит его голос, его красивый, сильный голос, ласковый голос, он говорит таким голосом только с ней. И зачем ей взятая напрокат мебель, зачем угощение, зачем слуги? Этого ей и так хватает. Ей нужно только одно: видеть его глаза и слышать его голос.

Никогда, никогда в жизни она не была так счастлива!

Как изящно он кланяется! Грациозно и с достоинством, как кланяется королеве приближенный фаворит. А как он говорит! Как изысканна его речь! Так теперь не говорят, этот секрет утрачен навеки.

Она молчит, улыбается и наслаждается охватившим ее счастьем.