Сказание о Йосте Берлинге

Вскоре у Западного моста через Кларэльвен собрался весь город. И на самом мосту был черно от народа, и на Соляной площади, и на берегу – от моста аж до усадьбы епископа. Зевак было, пожалуй, даже больше, чем на Персидской ярмарке, когда через город проезжал король Густав III. До сих пор вспоминают, что карета короля мчалась с такой бешеной скоростью, что на поворотах наклонялась и вставала на два колеса.

В конце концов Кевенхюллер затянул последние ремни, взмахнул перепончатыми крыльями – и поднялся в воздух. Он парил в воздушном океане свободно и легко, вдыхал чистый, крепкий, как самогон, воздух и чувствовал, как в нем закипает древняя рыцарская кровь. Он начал пробовать свои крылья. Он переворачивался в воздухе, как голубь, парил, как коршун. Очень скоро он убедился, что крылья его быстры, как у ласточки, и управляется он с ними легко, как ястреб.

Далеко внизу он видел задранные головы толпы. А ведь он мог бы каждому из этих людей изготовить пару таких крыльев. И если все смогут парить, как он, в чистом прохладном воздухе, они забудут о вражде и ежедневных дрязгах. Ах, какие люди будут тогда жить на земле! В воздухе места хватит всем.

Но тут же он вспомнил о лесовичке. Так продолжаться не может. Он должен во что бы то ни стало найти Зеленую и снять проклятие.

Но искать ее не потребовалось. Он увидел почти ослепшими от яркого солнца глазами, как навстречу ему летит кто-то на таких же крыльях, как у него, только больше и наверняка сильнее. Потом он разглядел и летунью. Светлые волосы развеваются на ветру, полощется зеленое муаровое платье, зеленые, дикие, как у рыси, глаза пронзительно светятся. Это она, она! Лесовичка!

Он бросился к ней, сам не зная, что хочет: то ли сбить ее на землю, то ли поцеловать и признаться в любви, – все что угодно, лишь бы заставить снять заклятие. Здравый смысл изменил ему. Он видел перед собой только развевающиеся волосы и зеленые, искрящиеся диким блеском глаза. Он раскрыл свои руки-крылья, чтобы поймать ее в объятия, их крылья переплелись, но, как уже сказано, крылья у лесной волшебницы были куда больше и сильнее. Его крылья разлетелись в щепки, и он полетел вниз.

Очнулся он на крыше башни, рядом с уродливой кучей буковых реек, пергаментных перемычек и деревянных шестеренок – все, что осталось от его летательной машины. Оказывается, он принял построенную им же мельницу за воздушный корабль лесовички. Огромные лопасти подхватили его, прокрутили несколько раз и сбросили на крышу собственной башни.

На этом игра закончилась.

Кевенхюллером овладело отчаяние. Его больше не привлекала участь добросовестного ремесленника, честно исполняющего свою работу, ведь его умения и способности создавать чудесные машины никому, кроме него, не нужны. Он даже не решался приступить к одолевавшим его замыслам – если их постигнет та же участь, если он опять создаст чудесные машины и тут же их разрушит, сердце его разорвется от горя. А если не разрушит, сойдет с ума, потому что они никому, кроме него, не могут принести никакой пользы.

Он разыскал свою рабочую котомку и сучковатый посох, оставил мельницу так, как он ее построил, и отправился искать Зеленую.

Купил лошадь и повозку: он уже не был так легок на ногу – давал о себе знать возраст. Рассказывают, что, как только он подъезжал к лесу, тут же натягивал вожжи, спрыгивал с коляски и кричал:

– Лесовичка, лесовичка, это я, Кевенхюллер! Отзовись!

Но она не отзывалась.

Так, поплутав по лесам Вермланда, он приехал в Экебю. Это было за несколько лет до изгнания майорши. Его приняли весело и радушно, и он остался жить. Кавалерский флигель пополнился высоким, крепко сложенным рыцарем, незаменимым и на охоте, и у пивной бочки. К нему вернулись детские воспоминания. Он разрешал называть себя графом и со временем стал выглядеть как настоящий немецкий барон, который только и поглядывает на земли своих соседей и родственников – а не отхватить ли кусочек? Орлиный нос, густые брови, остроконечная бородка-эспаньолка и гордо закрученные усы.

Он стал одним из кавалеров, не лучше и не хуже тех, чьи души майорша, как поговаривали, запродала врагу рода человеческого. Его волосы поседели, а неугомонный ум погрузился в спячку. Он уже не помнил подвиги своей молодости. Стал другим человеком – во всяком случае, не тем, кто изобрел самоходный экипаж и летательную машину. Всё это пустые россказни, говорил он, ничего подобного не было.

Но времена изменились. Майоршу выгнали из Экебю, и в поместье стали хозяйничать кавалеры. И началась такая жизнь – хоть святых выноси. Словно ураган налетел на несчастное поместье. Возобновились юношеские проделки. Сделать что-то полезное почиталось чуть ли не смертным грехом. Люди безумствовали на земле, духи – на небесах. Из Дувера то и дело прибегали волки с ведьмами на спинах, природа вытворяла невесть что, и нечего удивляться, что в Экебю явилась лесовичка.