Сказание о Йосте Берлинге

Звон пожарных колоколов, скрип подъезжающих повозок, хлюпанье насосов, качающих воду с озера, беготня с ведрами – все напрасно. Сбежались хуторяне и арендаторы со всей округи – напрасно, напрасно! Команды, крики, стоны – напрасно! Вот верхний этаж закачался, будто потерял равновесие, с разрывающим душу треском провалились горящие стропила, и сразу стал слышнее чудовищный рев бушующего в усадьбе пожара.

А Кевенхюллер сидел на колоде для рубки дров, умиротворенно улыбался и потирал руки.

Раздался страшный грохот, словно бы небо обрушилось на землю, и он подпрыгнул от восторга:

– Все! Потолочные балки обрушились. Теперь там никому не уцелеть! Либо раздавило, либо сгорела, к черту. Там ей и место.

Ему пришлось пожертвовать честью и славой Экебю, чтобы разделаться с этой нечистью. Все погибло – роскошные залы, в которых, казалось, навсегда поселились радость и веселье, где каждый изразец, каждая половая доска дышали воспоминаниями, стол, прогибающийся под тяжестью изысканных блюд, приготовленных французом-поваром, дорогая старинная мебель, редкостные – теперь, должно быть, и не сыщешь таких – серебро и фарфор. Погибло и его огненное колесо…

И он с пронзительным криком вскочил с колоды. Огненное колесо! Его колесо, его солнце, образец, по которому должны были быть изготовлены тысячи и тысячи таких же колес, – неужели он сам поставил его под лестницей в усадьбе?

– Неужели я сошел с ума? – спросил он себя с ужасом. – Как я мог решиться на такое?

И в ту же секунду открылась дверь мастерской.

На пороге стояла зеленая волшебница, улыбающаяся и прекрасная. На зеленом платье муарового шелка ни пятнышка, ни запаха дыма в волосах. Такая же, какой он увидел ее в молодости на площади в Карлстаде, с волочащимся хвостом, с сияющими зелеными глазами, благоухающая дикими ароматами леса.

– Теперь и Экебю горит, – сказала она и засмеялась.

Кевенхюллер уже изготовился швырнуть в нее кувалду, но в последнюю секунду разглядел, что у нее в руке. А в руке у нее было вот что: двумя пальцами, чуть на отлете, она держала его маленькое солнце, его огненное колесо.

– Смотри-ка, я спасла твое колесико!

Кевенхюллер отбросил кувалду и упал перед ней на колени.

– Ты разбила мой экипаж, ты сломала мои крылья, ты загубила мою жизнь! Будь же милосердной, я ничего дурного тебе не сделал!

Она легко вспрыгнула на верстак, сидела там, покачивая ногами, юная и прекрасная. Сидела и лукаво улыбалась. Точно такая, как в Карлстаде.

– Значит, ты догадался, кто я такая.

– Я знаю тебя, я всегда знал тебя. Ты муза вдохновения. Но дай же мне свободу! Забери назад свой дар! Я не хочу творить чудеса! Я хочу стать обычным человеком! Почему, почему ты меня преследуешь?

– Ты безумен, – тихо сказала лесовичка. – Я никогда не желала тебе зла. Я наградила тебя великим даром, но, если ты настаиваешь, могу забрать его назад. Но подумай хорошенько, чтобы потом не пожалеть.

– Не пожалею! – выкрикнул Кевенхюллер. – Забери этот дьявольский дар, он мне ни к чему.

– Сначала ты должен уничтожить вот это. – Она швырнула к его ногам огненное колесо.

Он ни секунды не сомневался – поднял кувалду и обрушил ее на свое изобретение. Он был уверен – если оно не может служить людям, будет служить дьяволу. Сноп искр взвился в воздух, горящие осколки разлетелись по мастерской. Все было кончено – погибло его последнее чудо.

– Теперь я могу забрать назад свой подарок, – скучно сказала лесная фея. – Считай, что уже забрала.

Она спрыгнула с верстака и пошла к выходу. Открыла дверь, и фигура ее озарилась багровым светом бушующего пожара. Он поднял глаза – ему захотелось посмотреть на нее в последний раз.

Она была прекраснее, чем когда-либо, но Кевенхюллеру, как он ни вглядывался, не удалось различить даже следов злорадства. Она была печальна, серьезна и горда.

– Безумец, – повторила она. – Разве я запрещала тебе отдавать свое изобретение другим? Другие могли бы построить тысячи и миллионы самоходных экипажей, летательных машин и солнечных колес. Мне просто не хотелось, чтобы такой гений, как ты, гнул спину у станка.

И с этими словами она ушла. Кевенхюллер еще два дня безумствовал, а потом стал обычным человеком. Как все.

Но в припадке сумасшествия он сжег Экебю. Никто, правда, не пострадал. Но какое горе для кавалеров! Гостеприимный дом, приют счастья и радости жизни, прекратил свое существование. По их вине.

Глава тридцать четвертая

Ярмарка в Брубю