Сказание о наших готских предках

Нарзесу приписывают изречение, что в сапог влезают сверху. Поэтому царьградский полководец, наконец, возглавив предоставленное ему отборное войско, прошел вдоль побережья Адриатики и, вступив в Италию с севера, сверху, ударил по остготам, оттесняя их на юг Апеннинского полуострова, вниз по голенищу сапога, к его носку, подошве, каблуку. Впрочем, согласно «Византийским штудиям» Гфёрера, Нарзес, произнося свое крылатое изречение (если только он его действительно произносил), так сказать, сделал из нужды добродетель: Восточная Римская империя настолько запустила свой военный флот, что доблестным «ромеям» просто не хватило кораблей для переправы двенадцати тысяч отборных воинов Нарзеса с лошадьми, вооружением, провизией и фуражом, осадной техникой и прочим в южную Италию. Поэтому Нарзесу и пришлось идти в Италию по гиблым малярийным болотам через Аквилею. Видимо, уже восстановленную после разорения гуннами Аттилы. Иначе ее не пришлось бы разрушать, в очередной раз, следующим, после остготов и «ромеев», завоевателям — лангобардам (или, по-гречески, лонгивардам), вторгшимися в Италию, только что очищенную восточными римлянами от остготов, в 568 г., и давшим Северной Италии название «Ломбардия». Но до этого было еще далеко. Пока что лангобардские «федераты», щедро оплачиваемые «ромейским» золотом, выжатым имперскими налоговиками из благодарных и покорных подданных благочестивого Юстиниана, сражались в армии Нарзеса за возвращение Италии в лоно Римской империи.

Воины Нарзеса, включая вспомогательные контингенты, присоединившиеся к «ромеям» по пути в Италию, были привычны к южной лихорадке и болотным испарениям — дурному воздуху (лат. «мал ария», т. е. малярия). Все искатели приключений, способные носить оружие, считавшие «свою головушку — полушкой, да и чужую шейку — копейкой» (как сказали бы наши древнерусские предки), желавшие разгуляться и поживиться в (видимо, таившей в себе неисчерпаемые богатства, хотя и разоряемой так долго и систематически «своими» и «чужими») солнечной Италии, спешили под лабарумы, драконы и орлы Нарзеса, чтобы принять участие в его «освободительном походе» — последние недобитые гунны, упомянутые выше лангобарды, герулы-эрулы, гепидские наемники, и даже персы (не говоря уже о греках). Так сказать, «ограниченный контингент ромейских воинов-интернационалистов»… Все они рвались в бой с «бесчеловечным варваром-еретиком» Тотилой и на грабеж «счастливой Авзонии».

Готское войско сошлось с «ромейской» армией вторжения в равнинной Умбрии. В четырнадцати километрах от города Нуцерии (ныне — Ночера Инферьоре), под Тагиной (сегодняшним Гуальдо Тадино). Тем каждое местечко — подлинная окаменевшая легенда, хранящая в себе живую память тысячелетий. Неподалеку от тех мест, на озере Больсена, кстати говоря, как говорилось выше, удушили паром в бане злополучную Амаласунту (что и явилось поводом к войне). Однако же неустрашимого Тотилу не пугали призраки и духи жертв свершившихся здесь многочисленных убийств, как и воинов, павших здесь в былых сражениях. В описании Прокопия мы, словно наяву, видим Тотилу между двумя рядами войск, стоявших в боевом порядке друг против друга, и нам кажется, что перед нами явился образ средневекового рыцаря, достойный «Хроник» Жана Фруассара. В сверкающих золотом доспехах и шлеме, с развевающимся на копье пурпурными лентами, в царской порфире, Тотила лихо вольтижировал на горячем боевом коне, демонстрируя войскам свое, так сказать, искусство джигитовки (просим прощения у уважаемых читателей за анахронизм, но так будет понятнее). Он скакал на коне по полю, описывая круги, и с юношеской ловкостью то проделывал всевозможные движения, то бросал в воздух копьё и ловил его на всем скаку, гордый, молодой, уверенный в победе, Пока ему не сообщили о присоединении к готскому войску подкрепления — две тысячи отборных воинов, которых он нетерпеливо дожидался, чтобы начать, наконец, сражение.

Между тем Нарзес, незаметно для Тотилы, перегруппировал свой боевой порядок, усилив фланги «ромейского» войска дополнительными отрядами стрелков из лука. Столь большое число лучников (по четыре тысячи на каждом крыле) указывает на внушительный размер гуннского контингента в составе восточноримской «освободительной» армии. Центр «ромейского» войска, которому предстояло принять на себя главный удар остготов, состоял из лангобардских и герульских «федератов». Вот тебе и «римляне против варваров»!

Когда конница остготов вклинилась в центр войска «новых римлян», его крылья, состоявшие из гуннских конных лучников, двинулись вперед, охватывая атаковавших готов с флангов. «Ромейский строй» стал напоминать раскрытые ножницы или латинскую литеру «V» — начальную букву слова «VICTORIA» — «Виктория», «Победа» (факт многозначительный, как замечал в подобных случаях Николай Михайлович Карамзин). Охваченные наступательным порывом, готские вершники (как называли всадников русские летописцы) дали завлечь себя в пространство между «лезвиями» этих «новоримских» смертоносных «ножниц».