Сказание о распрях 2

«Я не знаю, есть Ты, или нет; если же Ты есть – спасибо Тебе за то, что мои ноги – на моей земле. Спасибо и за то, что я накормлен сегодня; за то, что мне есть, где переночевать сегодня. Но прежде всего я благодарю Тебя за то, что Ты не оставил меня одного; что бы я делал без Криспина? Когда я беру это мохнатое, лохматое, усатое существо на руки – вся моя усталость улетучивается, испаряется; весь негатив как рукой снимает. Мне становится так хорошо, так тепло, и так спокойно! Белые лапки, и белый же галстук; глажу по шёрстке и против шёрстки его голову, и щекочу за ухом. А Василёк… Мой милый Василёк, синеглазая моя сестрёнка! Я не представляю без неё своего существования! Я должен, я просто обязан позаботиться о ней! Обещаю: она поступит в Высшую школу магии и волшебства, как мечтала мать. Она будет счастливой…».

С этими словами юноша провалился в глубокий, но здоровый сон.

На следующее утро Бренн начал расспрашивать местных жителей о событиях четырнадцатилетней давности. В основной своей массе люди пожимали плечами – или не хотели вспоминать те смутные дни, или действительно ничего не помнили, не знали.

Наконец, одна жительница сказала:

– Кое-что припоминаю. Слава о красоте Хризольды шла впереди неё; сама она и вовсе не из этих мест. Ты на верном пути, вьюнок, коль путь держишь на Карол – ходят слухи, что именно там она жила последние шесть лет.

Теперь заговорили все: начнёт один – подхватят другие. «Простой крестьянкой, хоть и вида купеческого», как наперебой твердили люди. «Хорошей женщиной была твоя тётушка».

Ибо не сказал Бренн, кем приходится Хризольде. Сельчане приняли его за дальнего родственника «той красивой, но грустной и печальной женщины».

Все в деревне сходились в своих суждениях в одном: Хризольда и её муж – пришлые в Швинии; бежали они сюда из другого кронства. По какой причине – неизвестно; «какая-то мутная история», с их же слов.

Бренн выяснил и то странное обстоятельство, что Хризольду никто не искал – ни её отец, ни её мать, ни кто-либо ещё. А ведь князь Кристиан очень любил свою дочь!

«Если мои дедушка и бабушка не знали ни тайны, что она скрывала, ни, соответственно, причины побега – почему, почему, почему они не наводили о ней никаких справок?», недоумевал Бренн.

Всё то, чем поделилась с сыном Хризольда, было очень давно; дымкой восьмилетней давности. Он сам уже по памяти, с трудом восстанавливал обрывки её фраз, возникающие порою в его сознании. И с возрастом эти обрывки становились всё слабее, всё тоньше, всё туманней.

Поблагодарив радушных, щедрых, гостеприимных нордов, Бренн, Василёк и Криспин отправились в Карол – благо, город был под самым носом, буквально в паре лиг от деревни, от домика лесника.

Бренн хотел взглянуть на могилу: он знал, что норды всех своих всегда хоронят – убитых в бою, умерших от болезней, неважно. Он был чётко уверен в том, что у людей, растивших его, имеется надгробие.

И придя в Карол без каких-либо особых происшествий, Бренн захотел разыскать кладбище, и добрые люди подсказали ему это тихое место.

«Ищущий да найдёт», бормотал Бренн, пока не набрёл на то, к чему стремился. Ибо знал он свою фамилию, а имена родителей – и подавно. И по датам, по срокам всё совпало. И всплакнул было Бренн, но сдержал в себе свою сентиментальность, ибо всё-таки он будущий мужчина; настоящий мужчина, который и сам должен быть непоколебимым, и в других вселять такую же уверенность, такую же надежду. И подозвал он сестру, указывая на могильный камень:

– Вот и всё, моя милая. Тут спит вечным сном твоя мама.

Василёк одеревенела. Она просто замолчала, и не похоже это было на неё. Она цеплялась ручками за кусок камня, когда Бренн оттаскивал её, заплаканную, подальше.

– Пойдём, моя хорошая. Ей уже ничего не угрожает. Она обрела покой.

А по лицу малышки всё так же катились слёзы. По обычно говорливому, но сегодня пугающе, настораживающе молчаливому лицу.

Бренн же, опрашивая всю округу, тщетно искал то место, которое служило ему домом в течение первых шести лет его жизни. Поняв, что сия затея бесполезна, он вознамерился докопаться до истины: вот, он пересечёт границу, пройдёт через всю Тезорианию, и постучится в замок Зэйден. Пора навестить тех, кто оказался столь равнодушен к судьбе его матери. Нет, о мести Бренн не думал: он просто хотел взглянуть в их глаза. Отведут ли они взгляд в раскаянии, сожалении своём? Или же прогонят прочь?

Пока Бренн и компания шествовали по Зэйдским равнинам, Лариох уль-Вулкани неутомимо шёл к своей цели, взбираясь на Хаддад всё выше и выше.

«Хватит притворяться больным, выжившим из ума стариком», подбадривал сам себя аумелетинец. «Покажи, на что ты способен».