Сказание о Старом Урале

На розовом горизонте – наплески утреннего света. Чаще и громче трещит лед, из проломов и трещин рвется бурлящая вода. Лед коробится, оседает под воду, дробится с хрустом, будто ломаются толстые доски. Льдины выныривают, ворочаются, как тюлени, наползают на береговые скалы, вспенивают воду. Быстро прибывает река. Стремительнее идут по ней льдины, и вот уже в луговой пойме исчезла под водой полоска прибрежных кустарников. Ледяные глыбы срезают молодую еловую поросль, ворочают с корнями сосны и березы.

Смотрят горожане на могучую игру реки Чусовой.

Она уже в первых солнечных лучах. Шорох льдин и плеск воды заглушают негромкие голоса людей, все более тревожные, ибо лед пошел реже, а разлив воды ширился быстро. Старшина крикнул:

– Затор гдей-то!

И снизу зазвучали громкие ответные отклики:

– Чать, знамо где! У Узкого камня напасть родится. Гляди, вода-то под варницы подошла.

– Не замай! Они на пригорке... А ты на воду, на воду гляди!..

– У Спирьки Сорокина в огороде она, значит, до варниц рукой подать!..

– Вогульские стойбища зальет, а там бабы с ребятишками!

– Чего голосишь, старая? О мальцах нечего печалиться: вогулы загодя в наши стены убрались, воевода Голованов озаботился.

– А со скотиной как? У солеваров поди скотина там?

– Пробудилась! Они ее давно в городок да в монастырь пригнали... Глядите, лед гуще пошел. Прорвало затор!

– А это чего там? Возле мыса.

– Господи, да это, братцы, на нас вал катит! Глядите! Глядите! Так и есть. Помоги, Господи!..

На реке возобновился треск льда. Вал воды со вспененным гребнем, переворачивая в себе льдины и крутя их в водоворотах, катился по реке, мимо городка.

Люди смотрят, как в заречье гибнет то, что создано их руками. Вал смывает избы варниц, переливается через земляные валы слободок, уносит баркасы. Разбивает их о скалы, выкидывает обломки на пригорки в заливных лугах...

Смотрят мужики на бешенство реки, снимают шапки, крестятся; женщины утирают слезы, молят богородицу заступиться за достояние людское.

2

Успокоилась Чусовая, устала разрушать. Слила в Каму взятое с берегов, вернулась в привычное русло. Прибрежные скалы и леса, краски неба и луговая зелень снова отражались в чистой воде.

Ветер нес запахи весны.

Зацвели ландыши. Их дурманный дух дразнил людей на утренних и вечерних зорях. Ростки на ветках елок и сосен загорались красным огоньком, а у пихт они – светло-голубые и мягкие, как кошачьи лапы.

Воевода Голованов и мастер Иванко Строев спозаранок переплывают в Заречье, где стучат топоры. Артели плотников рубят избы слободок и поставы варниц. Чинить порушенное водой помогают все жители городка. Иванко прислан из Кергедана. Семен Строганов наказал его артели сначала пособить чусовским плотникам справиться с разрушениями, а потом наладить и постройку малых судов.

За шесть лет на Каме Иванко возмужал, обрел и морщины. Во взгляде добрых и умных глаз появился раздумный прищур. Погустела и потемнела бородка, охватив лицо косачиным хвостом. Знал теперь Иванко немало больших тревог и забот, но на девичьи взгляды ответных не посылал, будто не ждал радости от любви.

Жил по-молодому. Сверстников и сверстниц не сторонился, но с хороводов и гулянок всегда уходил в одиночестве. Он хорошо понял уклад трудовой жизни в строгановских вотчинах. Не раз уже проявлял смелость во всяких испытаниях на новых землях. Повидал чужую кровь и свою пролил, когда при набеге татар на косьвинский острог укусила его сабля в плечо. Семен Строганов доверял молодому строителю, даже делился с ним новыми замыслами, а Иванко сердцем привязался к хозяину края и твердо знал, что тот всегда поддержит своего мастера-судостроителя всем, что потребно для улучшения дела.

Этой весной в строгановские вотчины густо шел молодой работный народ с Руси из Новгорода, Пскова, Твери; на расспросы, почему пришлось уйти из родных мест, люди предпочитали хмуро отмалчиваться.

В чусовских городках, особенно в Нижнем, наводнение натворило много бед, но следы их стирались с каждым днем: вставали улицы новых слободок, варницы, мельницы, кузни, дворы пушкарские, полотняные, смоляные. Соха пахаря взрыхляла землю пашен. Ложились просмоленными днищами на речную воду новые баркасы, шитики и струги.

Хмурым безветренным утром воевода Голованов и мастер Иванко Строев остановились около соснового сруба новой избы, для которого дряхлый старик и девушка строгали бревно, очищая от коры.

Голованов хорошо знал этого старца – был он из людей подмосковной боярской вотчины, делил с воеводой былые походы, последовал за ним на Каму и жил на покое в слободской избушке Нижнего городка.

– И ты, дед Тимофей, с печки слез?

– А как же, боярин Макарий? Беда, чать, общая. Топор еще из рук не падает. Все польза людям.

– Спасибо тебе! Внучка, что ли?

– Куда там! Пришлая душа. Вовсе недавно, перед самым ледоходом с Руси пришли: она и старуха мать; вода их в мою избу до поры до времени загнала.

– Молодуха, покажи обличив и назовись, чья будешь? – подбодрил чужую крестьянскую девушку Иванко.