Сказание о страннике

Нибулус кивнул, протянул руку в другую сторону и на сей раз достал из травы сливочник и сахарницу.

Тишину нарушало лишь утробное урчание живота пеладана, плеск воды в озере — Болдх сидел на берегу, болтая ногами, и мерное, настойчивое шик-шик-шик — Паулус точил свой меч.

— Так бы вечно тут и жил, — мечтательно произнес Нибулус. — Здесь есть всё, чего ни пожелаешь.

Катти хмыкнул.

— Кроме женщин... и турниров. И трубадуров, и медовухи, и курева... цивилизации в общем. Нет уж, поверьте мне, мистер Винтус, вам скоро наскучит. Эта земля не для нас, оставьте ее духам.

— А вот мне так не кажется, — тихо проговорил Нибулус.

Незнакомая светлая задумчивость, что послышалась в его голосе, привлекла внимание остальных членов отряда. Даже Паулус бросил точить кинжал и уставился на предводителя.

— Что-то проснулось в душе, — объяснил тот, не особо подбирая слова. — Что-то новое или дремавшее так долго, что я почти о нем забыл. Я будто вновь стал ребенком, вернулся в страну волшебных сказок и легенд, что рассказывала мне кормилица, историй о дальних землях с неведомыми названиями; потайных ходах и запретных садах; о зачарованных лесах, где веселится маленький народец; о манящих цветочных полянах и таинственных пещерах. И вдруг я вижу всё это наяву... Никогда бы не поверил, что встречу такое при жизни...

Катти сделал мысленную пометку: позже, когда они покинут эти земли, он припомнит пеладану его слова.

Великандия на всех действовала по-разному, но для каждого стала откровением, пробуждением чувств. Трудности предыдущего дня вспоминались теперь как дурной сон. Словно и не было бесконечного перехода по черным промозглым туннелям, где томительные секунды пути тянулись целую вечность. Даже сумрак здесь стоял волшебный — тревоги внешнего мира и сама цель похода отошли на второй план. Сейчас путники отдыхали на берегу залитого лунным светом озера под ветвями плакучей ивы; ветер шелестел в ветвях, словно и не было вчерашних происшествий, — а если и были, то давно прошли, исчезли без следа, как и всё в бренном человеческом мире.

Но эта ночь, этот мир казались вековечными. Мир полузабытых снов, что приходили когда-то в детстве — место, куда всегда можно вернуться, которое никогда не меняется, никогда не стареет, сколько бы лет ни прошло в мире наяву.

Только из двух миров этот был более реальным.

* * *

Не успели путники сомкнуть глаз, как их разбудило пение птиц. Лежа под мокрыми от росы одеялами, они продирали глаза, готовые к новым чудесам. На востоке над горами уже вставало солнце: в Великандии начинался новый день.

Второй день здесь был напоен такой же радостью, как и первый. И думать забыв о завтраке, они быстро свернули лагерь. Утро встречало приятной прохладой. Дыхание вырывалось изо рта тонкими облачками. Но солнце уже пригревало, наполняя сердца детской радостью. Путники резво зашагали от озерца на север, по уходящей вдаль, к сиреневатой полоске гор долине. Беззаботно болтая, они шли по лугам да полям, по полям да лугам, оставляя неровные темно-изумрудные стежки на серебре блестящего на солнце росой травяного ковра.

Природа вокруг цвела, на небе не было ни облачка, а земля на каждом шагу щедро осыпала их своими дарами. Немощь Эппы как рукой сняло, а полученные в туннеле раны, хоть и не затянулись, казалось, больше не причиняли боли.

Никто уже не обращал внимания на долгие отлучки шамана. Сам себе хозяин, он приходил и исчезал, когда вздумается. А и не вернется — что с того? Никто не держит, сам увязался.

И потому очередной запоздалый приход Лесовика был встречен с некоторым удивлением. Он появился под вечер, когда остальные лежали, развалившись в душистой траве на пригорке, любуясь закатным солнцем, что золотым сиянием омывало землю. Человек-волк приблизился незаметно, хотя место было открытым, и беззвучно: ни шагов, ни шороха, лишь Женг отчего-то зафыркала. Без предупреждения он впрыгнул в их круг, приземлившись на все четыре «лапы».

Эппа отшатнулся и чуть не подавился кислой грушей, которую ел. Паулус тут же выхватил меч. Остальные же с легким удивлением подняли глаза и молча смотрели на Лесовика, который так и застыл, припав к земле: растопыренные пальцы вцепились в траву, глаза дико сверкают. Без единого слова он пытался отдышаться, пристально глядя на товарищей. Колючки и семена, приставшие к платью и мощный мускусный запах говорили о том, что бежал он со всех ног.

Ни на минуту не спуская глаз с остальных, Лесовик выудил из складок своей одежды заднюю ногу какого-то животного. Белые зубы вонзились в пестрый мех, разгрызая жилы и кость. Вырвав большой кусок сырого красного мяса, шаман с упоением принялся жевать.

Рука Эппы сама потянулась к амулету, а затем — к посоху с головой ворона, и жрец придвинулся поближе к пеладану. И все-таки он смотрел на шамана с восхищением: только Лесовик не погрузился в полусонную негу: каждая клеточка его существа тут ожила.

— Развлекаешься? — поинтересовался Нибулус и кинул вернувшемуся другу бурдюк с водой. Лесовик поймал его свободной рукой и с благодарностью опустошил.