Эйнар посмотрел на него из-за прорезей для глаз в полумаске шлема, и даже если бы ему сильно захотелось, этот взгляд все равно не вышел бы менее насмешливым и едким — так уж постарались кузнецы, ковавшие Хюмир. Колдун восседал на мощном вороном коне, на одном из тех самых, с горящими красным глазами, всем видом кричащем о своем явно демоническом происхождении и неукротимом нраве. Восседал, надо признать, гордо и надменно, как и подобает настоящему злодею, заключившему контракт с темными силами. Одет колдун был в черную кольчугу, черный плащ, черные перчатки, черные сапоги, даже фибула и пряжки были черными, — все работало на создание иллюзии сгустка непроглядной черноты, над которой возвышалась совершенно седая голова с белым аристократически утонченным, худым, скуластым, угловатым лицом, преисполненным надменности, высокомерия, презрения и злодейского пафоса. Если ему и вправду было больше сотни лет, выглядел он моложе и свежее Эйнара и очень походил на типичного мрачного типа из фантазий скучающих высокородных сторйордских барышень, запертых в женских башнях отцовских замков.
Тем более эти аристократичность и злодейская утонченность бросались в глаза и резко контрастировали на фоне державшегося рядом с колдуном Скарва Черноногого, вокруг морды которого громоздилось проволочное сооружение, фиксирующее челюсть, и банды хряк-берсерков, построившейся позади хозяина в три условные линии. Эйнару на своем веку довелось повидать достаточно самых разных врагов и злодеев (он являлся одним из немногих, кто при жизни спустился в Диммхейм и вернулся обратно, а тетушка Бейн славилась буйной фантазией по части лепки верных слуг из разлагающейся плоти и гниющих костей), но он и представить себе не мог менее грозных и незлодейских противников, чем сборную скотного двора. Хряк-берсерки и вправду большей частью представляли собой именно хряков, которым по каким-то причинам расхотелось ходить на четырех ногах, и они выучились перемещаться на двух. Но были среди них и пара псов-берсерков, один козел, пара баранов, был конь-берсерк, был даже берсерк-мышь, вымахавший до размеров ройберского варвара. Причем, и это было довольно странно, именно мышь в такой компании выглядел самым злобным и неистовым даже по сравнению с соседствующим быком-берсерком (который если и мог сойти за эвлогского культуриста с бычьей головой, то только давно вышедшего в отставку и променявшего тренировки на пивную диету). Однако даже его злобность и боевитость как-то меркли и терялись, стоило лишь понять, во что вся эта компания, сбежавшая из хлева, была выряжена. Нет, шлемы, или что-то отдаленно их напоминающее, имелись практически у всех, причем самых причудливых форм, увешанные самыми разными аксессуарами — от банальных рогов и гребней до таких дерзких надстроек, что становилась даже интересно, как они не становятся причиной переломов шеи. У кого-то имелись кольчуги, надетые поверх одежды, кто-то был облачен в стеганки, в основном хряки, как самые благоразумные члены банды. Но большинство, видимо, от неуемного желания похвастать развитой мускулатурой, неистовством, бесстрашием и презрением к нормам приличия в лучшем случае ограничивалось штанами. Отдельные представители и вовсе предпочитали исключительно кожаные ремни, усеянные многочисленными шипами и заклепками, как единственную форму одежды. К вопросу вооружения хряк-берсерки тоже в основном подходили по принципу «чем больше, тем лучше». Бык держал наперевес огромную кувалду. У коня имелся бродэкс ужасающих размеров. Мышь-берсерк сжимал в огромных ручищах, покрытых серой шерстью, по громадной обоюдоострой секире. Псы опирались на внушительные рогатины. Рогатые парнокопытные выбрали для себя усовершенствованные экземпляры сельскохозяйственного инвентаря — так, например, козел размахивал устрашающего вида косой. Хряки, даже те из них, что обожали ремни и заклепки, проявляли умеренность, ограничиваясь вполне обычными копьями, топорами и мечами, некоторые прихватили с собой по щиту. Эйнар вдруг поймал себя на мысли, что именно хряки на общем фоне обитателей воинствующего скотного двора смотрелись, в общем-то, по-военному и даже вызывали некое подобие уважения. Правда, вместе с этим он думал и том, что это должна быть одна из тех драк, о которых истории лучше не знать, чтобы потом было не так стыдно смотреть ей в глаза.
— Должно быть, ты и есть тот самый знаменитый Эйнар Сын Войны? — вопросил колдун, сделав очень выразительную паузу, которой воспользовался, чтобы как следует рассмотреть героя.
— Ага, — отозвался полубог. Он стоял посреди дороги, держа в расслабленной левой руке щит, а правой похлопывал себя по плечу одним из обнаженных Близнецов. «Ну, давай, — сердито подумал Эйнар, — давай скажи это, скажи!»
Однако колдун только приосанился в седле, уперся рукой в бок, придавая своей особе еще больше аристократичности и злодейской надменности.