Сказания о Русской земле. Книга 4

После этого между вождями Нижегородского ополчения и новгородскими послами утвердилось, конечно, полное единение, добрый совет и любовь. Решено было в Швецию послов не слать, но, чтобы не разрывать с нею, написать в Новгород «к Якову Пунтусову, будет королевич креститца в православную християнскую веру Греческого закона, и мы ему все ради». Таким образом, Нижегородское ополчение обеспечило на время северные области государства от неприязненных покушений со стороны шведов и получило возможность двинуться к Москве для очищения царствующего града от польских и литовских людей.

Но под Москвой стояли еще и казаки. Подписавшись с остальной «атаманьей» на грамоте, где казаки каялись в том, что своровали, вору Сидорке крест целовали, злодей Заруцкий стал затем думать со своими советниками, «хотяше тот збор благопоручной разорити… како бы убити в Ярославле князя Дмитрея Михайловича Пожарсково».

С этой целью в Ярославль были подосланы убийцы, казаки Обреска да Степанка, нашедшие себе сообщников и среди Нижегородского ополчения. Случай скоро представился для их замысла.

Однажды Пожарский стоял у дверей съезжей избы и смотрел пушечный наряд, отправляемый к Москве. Пользуясь теснотой, казак Степанка «хоте ударити ножем по брюху князя Дмитрея, хотя его зарезати». Но, как примечает летописец, «котораго человека Божия десница крыет, хто ево может погубити». Пожарского поддерживал под руку казак Роман; по-видимому, князь не мог еще ходить без посторонней помощи от полученных ран во время боя с поляками при сожжении ими Москвы. «Мимо же князь Дмитреева брюха минова нож и перереза тому казаку Роману ногу». Он повалился и застонал. В тесноте Пожарский и не заметил, что на него было совершено покушение, а подумал, что Романа притиснула толпа. Но другие обратили внимание, что Степанка пытался его зарезать, крикнули: «Тебя, князь, хотят убить», – и схватили убийцу, после чего стали его пытать. «Он же все рассказаше и товарищей своих всех сказа». Их тоже схватили и затем вывели пред всей ратью. «Они же предо всей ратью винишася, и их отпустиша. Князь Дмитрей же не дал убить их».

Так великодушно простил злодеев за свою личную обиду благородный Пожарский.

По-видимому, почти тотчас же вслед за этим случаем из-под Москвы прибыли посланные Трубецкого и Заруцкого с вестями, что гетман Хоткевич движется к ней на выручку засевшему в Кремле польскому гарнизону. Медлить было нельзя. Но, конечно, Нижегородское ополчение двинулось к стольному граду с очень тяжелым чувством под влиянием только что совершенного покушения, памятуя также убийство Прокофия Ляпунова и другие обиды и воровские дела казаков.

Ф. Солнцев. Сабля князя Пожарского и сабля гражданина Минина

К. Маковский. Воззвание Минина

Передовой отряд немедленно выступил из Ярославля под начальством Михаила Самсоновича Димитриева и Федора Левашева. Пожарский приказал им при подходе к столице в казачьи таборы отнюдь не входить, а стать отдельно у Петровских ворот, поставив здесь острожок. За ними двинулся наспех и другой отряд – князя Димитрия Петровича Лопаты-Пожарского и Семейки Самсонова; им также велено было стать отдельно от казаков – у Тверских ворот.

Отдельно же от казаков расположились под Москвой и отряды от украинских городов, выступивших на выручку царствующего града по призыву Нижегородского ополчения. Эти украинские отряды терпели великую тесноту от казаков и отправили в Ярославль своих посланцев, Кондырева и Бегичева, с просьбой, чтобы Земская рать шла как можно скорее. «И вот, – говорит И.Е. Забелин, – здесь в ярком свете обнаружилось разногласие полков подмосковных (собранных без должного руководительства и попечения и без всякого хозяйства) – от тех, которые шли из-под Нижнего с Козьмою Мининым. Пришли посланцы в Ярославль и увидели милость Божию: ратных людей пожалованных и во всем устроенных. Помянули свое утеснение от казаков и горько заплакали. Сквозь многих слез не могли и слова вымолвить. Воеводы и многие ратные, которым они прежде были знакомы, теперь едва их узнавали и сами плакали, видя их скорбь и нужду. Бедняков одарили жалованьем (деньгами) и сукнами на одежду и отпустили с вестью, что идут скоро».

Действительно, надо думать, что Пожарский с главной ратью выступил из Ярославля уже 27 июля, то есть на другой день после заключения договора с новгородскими послами.

Отойдя 29 верст от города, он отпустил рать дальше к Ростову с Кузьмой Мининым и князем Хованским, а сам с малой дружиной направился в Суздаль в Спасо-Ефимиевский монастырь, чтобы, по обычаю всех русских людей, готовящихся на великое и святое дело, помолиться и утвердиться у гробов своих родителей. Затем Пожарский прибыл к Ростову, где стояла уже рать, и отсюда он вместе с ней двинулся дальше по дороге к Троице-Сергиевой лавре. По всем данным, именно в это время он и Кузьма Минин получили благословение борисоглебского затворника преподобного Иринарха, вручившего им для укрепления Нижегородского ополчения и одоления врагов свой медный поклонный крест.