Сказания о Русской земле. Книга 4

По одному преданию, она сказала при этом следующее прочувствованное слово: «…даю вам своего возлюбленного единородного сына, света очию моею, единородна ми суща Михаила Федоровича: да будет вам государем царем и великим князем, всеа Русии Самодержцем, в содержание скифетра Царствующаго града Москвы и всех великих Государств великаго Российскаго Царствия. – А вы б, богомольцы наши, митрополиты, и архиепискупы, и епискупы, и весь освященный вселенский собор молили всемилостивого, в Троице славимого Бога нашего, и Пречистую Его Богоматерь, и великих Московских чюдотворцов, о его государском здравии, и о вселенском устроении, и о благосостоянии святых Божиих церквей и о утверждении святые православные наши хрестьянские веры; и отовратил бы Господь Бог от нас ото всех православных хрестьян меч ярости Своея, и государство бы устроил мирно и немятежно и ото враг непоколебимо навеки, и покорил бы под нозе наша вся враги, восстающая на ны; а святая б наша и непорочная истинная хрестьянская вера сияла на веденной, якоже под небесем пресветлое солнце, а крестьянство б было в тишине и в покое».

«Бысть же в тот день на Костроме, – говорит летописец, – радость велия, и составиша празнество чюдотворной иконе Пречистые Богородицы Федоровской. К Москве же к бояром и ко всей земле послаша и возвестиша им всем. Бысть же радость на Москве велия ноипаче первыя».

Таким образом, 14 марта 1613 года 16-летний Михаил Феодорович, представитель издревле блиставшего своим благородством и огромными государственными заслугами боярского рода Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых-Романовых, внучатый племянник незабвенной царицы Анастасии Романовны и сын великого своей преданностью Родине и православию митрополита Филарета Никитича, по благословению родительницы своей, иноки Марфы Иоанновны, стал государем всея России.

Об каком-либо ограничении его власти Боярской думой или Земским собором, как это имело место при переговорах о королевиче Владиславе, не могло быть, конечно, и речи. Народ, почти насильно умоливший Михаила Феодоровича вступить на царство, от чего последний отказывался с гневом и плачем, разумеется, полностью передал всю неограниченную власть прежних московских государей своему возлюбленному избраннику, отныне Божиею милостию всем своим подданным в отцов и праотца место поставленному.

С 14 марта 1613 года Земский собор и воеводы ополчения, собранного на очищение земли, стали лишь простыми исполнителями царской власти до полного установления всех старых порядков Московского государства, так как Пожарский и Минин, как прекрасно выяснил И.Е. Забелин, шли «с последними людьми от Земли» «не для того, чтобы перестроить Государство на новый лад, а напротив, шли с одной мыслью и одним желанием восстановить прежний порядок, расшатавшийся от неправды…

…При этом необходимо еще запомнить, – говорит Забелин, – что с восстановлением старого порядка само собой последовало никем не провозглашенное, но всеми глубоко сознанное всепрощение для всех и всяческих воров и негодяев, которые, как скоро Смута утихла и излюбленный Царь был избран, все тут же оказались людьми честными и в нравственном, и в служебном смысле. Блудные сыны, постигнутые тьмой неразумия, образумились, все люди в бедах поиску сились и в чувство и в правду пришли!..

Все смутное воровство было забыто навсегда: кривые Тушинцы смешались с прямыми Нижегородцами, и старые жернова стали молоть по-старому, как было прежде, как было при прежних Государях. А потому весьма понятно, когда прежние порядки установились на своих прежних местах, то и люди, восстановлявшие эти порядки, должны были остаться тоже на своих прежних местах, с прежним своим значением и положением в обществе, а особенно в службе».

Поэтому, когда вслед за избранием Михаила Феодоровича подле него образовалась Боярская дума, то первое место в ней по-прежнему занял старейший изо всех по отечеству князь Феодор Иванович Мстиславский, который, хотя и по принуждению Гонсевского, но все же служил в последние годы Сигизмунду. Тушинский боярин, князь Димитрий Тимофеевича Трубецкой, не раз целовавший руку Вору, тоже стал, разумеется, гораздо выше стольника князя Димитрия Михайловича Пожарского.

19 марта государь вместе с матерью выступил на свой «подвиг» – как говорили современники – из Костромы в Москву, пребывая до этого времени в посте и молитве, и 21-го числа совершил свой въезд в Ярославль. В Ярославле ему пришлось задержаться из-за плохих дорог, а также и потому, что Москва не была готова для приема царя: казна его, после хозяйничанья поляков и Федора Андронова, была совершенно пуста, а в Кремле все здания были так повреждены, что требовалось время для их исправления. Вскоре в Ярославль начали съезжаться люди всякого звания, чтобы лично бить челом государю; выборные от Нижнего Новгорода с доблестным протопопом Саввою во главе были в числе первых явившихся.

Из Ярославля же начал отдавать свои царские распоряжения Михаил Феодорович.