Сказания о земле Московской

Повесть эта дошла до нас в полутораста списках и XV и последующих веков. Вот как много значила для людей тогдашнего времени, живших под темным гнетом насилия, столь необычная и светлая история о великой любви, о тех высоких чувствах, какие и прежде возникали и будут возникать вечно.

Но тогдашние нравы и обычаи были таковы, что родители никак не считались с подобными чувствами своих детей, а церковь неизменно стояла на стороне родителей. «Повесть о Петре и Февронии», наверное, особенно любили читать тогдашние юноши и девушки.

3

онах Троицкого монастыря Епифаний Премудрый был знатоком священного писания, знал и светскую литературу Греции и труды своих русских предшественников. Наиболее известны его сочинения «Житие Сергия Радонежского» и «Житие Стефана Пермского». Умер он около 1420 года.

От южнославянских писателей Епифаний перенял и развил высокопарный и торжественный литературный стиль, называемый «плетением словес», с очень длинными фразами, со многими сравнениями и эпитетами к одному слову, со сложными, двойными, им самим выдуманными словами. Вот примеры:

«Един человек, един взъединенный и уединенный и уединялся, един уединенный, един единого…»

И еще:

«Аз многогрешный и неразумный, последуя словесам похвалении твоих, слово плетущи и слово плодящи, и словом почтити мнящи, и от словесе похваление събираа, и приобретаа, и приплетаа, паки глаголя: что еще ты нареку, вожа заблуждыним, обретателя погыбшим, наставника прелщеным, руководителя умом ослепленым, чистителя оскверненым…» И так далее, и так далее — до конца фразы еще пятнадцать строк! Такой стиль не прояснял текст, наоборот, затуманивал. Епифаний поражал древнего человека нарочитой запутанностью смысла и таинственной многозначностью текста, будил в нем взволнованность чувств.

В те годы теснее становилась связь Москвы и Новгорода с южно-славянскими государствами — Сербией и Болгарией, а также с Византией. Не только купцы ехали в эти страны, а отправлялись и ученые мужи списывать, переводить, сличать русские богослужебные книги с греческими и южнославянскими.

Привезенные с Балканского полуострова, из Греции, церковные книги, а также книги, переписанные на Руси в прежние годы, вновь многократно переписывались в Москве, в Новгороде, в других городах русских, а также в отдельных монастырях.

На дорогом пергамене из телячьей кожи переписывали особо ценные книги, с заставками, с буквицами в виде неведомых зверей и птиц, перевитых стеблями и листьями заморских растений. Текст писали черными чернилами, заставки и буквицы рисовали красной киноварью. Чтобы выделить особо важные фразы, их писали тоже красным. Все чаще употребляли бумагу из хлопка. Разрезанные и разлинованные листы сшивали в тетради, писали тонко очиненными гусиными перьями, невысохшие чернила присыпали песком, заставки, буквицы и картинки раскрашивали тонкими кисточками из беличьих и колонковых волосков. Такие книги стоили очень дорого.

В монастырских мастерских переписывались книги только церковные, случалось, одну и ту же по нескольку раз. Скучно было сидеть с утра и до вечера, разговаривать между собой запрещалось, петь можно было только молитвы. От скуки «дерзкие на зло владычные робята» иной раз оставляли на полях такое, что нарушало строгий церковный текст.

Писцу явно захотелось спать, и он осмелился написать:

«Дремота неприятная в сем рядке (строке) помешахося».

А другой прервал работу потому, что «сести ужинат с салом рыбьим».

Третьему насекомые мешали красиво и четко выводить буквы: «О горе! Свербить — полести (пойти) мытись. О святой Никола, избави коросты сеа!..»

Нынешние исследователи — историки и библиофилы, когда попадаются им старинные рукописные книги, сам церковный текст обычно не читают, а любуются и со вниманием рассматривают изящные миниатюры и буквицы, а также ищут надписи на первой странице, на последней или в середине книги на полях. Узнают они, кому книга когда-то принадлежала, а то прочтут что-нибудь вроде вышеупомянутых фраз, да, случается, наткнутся на такое, что только головой покачают с усмешечкой.

4

 те годы многие задумывались о прошлом Руси, с увлечением читали в летописях рассказы о деяниях могущественных государей, таких, как великие князья Руси Владимир Святославич и его сын Ярослав Мудрый, которые сумели объединить под своей державной властью многие земли русские. Мыслящий человек конца XIV века скорбел, наблюдая оскудение Руси Киевской и других южных и западных русских земель, попавших под власть Литвы.

И еще он видел, как враждуют меж собой Новгород и Москва, Тверь и Москва. Приходилось ему каждый год отдавать накопленные своими трудами гроши, как дань ненавистной Орде.