Сказка про Федота-Идиота и Ивана-Дурака

Ещё не доходя до комнаты, хранящей в себе волшебное снадобье, все услышали странные звуки. Это был, ни с чем несравнимый, голос ребёнка. Лепетание, весёлое гуленье, повизгивание и ещё что-то, что мог воспроизводить только младенец. Порфирий остановился, развернулся к сопровождающим и показал взглядом на дверь.

Пантелеймон на правах хозяина подошёл к двери и, наклонив голову, приложил к ней ухо. С каждой секундой взгляд его становился удивлённым, грозным и вместе с тем каким-то растерянным.

— Кто там? — раздражённо спросил он Порфирия.

— Я полагаю, младенец, Ваше величество, — сухо ответил слуга.

— Чей?!

— М-м-м… Сложный вопрос, Ваше величество. Я думаю — ничей.

— Как это ничей?!!! — неожиданно воскликнула матушка Пелагея, протискиваясь вперёд, — как это… ничей?!

Она подошла к двери и прислушалась. Потом с вызовом взглянула на Пантелеймона и спросила:

— Вы позволите?

Не дожидаясь ответа, Пелагея распахнула дверь.

На полу, в мягком ворсе ковра сидел ребёнок. Когда двери отворились, он и не думал как-то реагировать, продолжая делать то, чем занимался до этого: мычать, пускать пузыри и болтать крохотными ручонками по воздуху. На вид ему было не больше года. Соломенные кудряшки и розовые пухлые щёчки делали его похожим на херувимчика, случайно залетевшего во дворец. Самым странным во всей этой картине было то, что на младенце огромными складками топорщилась взрослая одежда.

Наконец ребёнок вскинул на вошедших свои большие прозрачно-голубые глаза и дружелюбно заулыбался, отчего на щёчках его показались прелестные ямочки.

— Какое милое дитя! — первым нарушил молчание Банифаций.

— Ангел! — согласилась с ним принцесса Агнесса.

— Откуда он здесь взялся? В этом дворце ни у кого из прислуги нет детей такого возраста! — процедил Пантелеймон.

Они плотной кучкой стояли в проёме двери, как бы, не решаясь шагнуть навстречу этому неизвестному человечку. Наконец матушка Пелагея сделала три шага вперёд и тревожно сказала:

— Он что-то жуёт! У него что-то в кулачке…

— Что там у него? — спросила Агнесса.

— Это яблоко, — хрипло, но достаточно громко проговорил Порфирий. Он оставался в коридоре, и из-за плотного столпотворения не мог ничего видеть. Поэтому сей факт насторожил Пантелеймона.

— Какое ещё яблоко? — боясь своих подозрений, сдавленным голосом произнёс он.

— Знамо какое — молодильное! — горько улыбнулся Порфирий.

* * *

Ночь была бесконечно долгой.

На небольшом мягком диванчике сидела матушка Пелагея с младенцем на руках. Ребёнок был переодет, во что-то детское, что с немалыми усилиями удалось найти во дворце. Он блаженно посапывал. Пелагея же, совсем как Матерь божья, с нежным умилением посматривая на него, бережно придерживая головку.

Пантелеймон сидел на кушетке, обхватив голову руками и молчал. Рядом с ним, положив ладошку ему на плечо, стояла Медина.

Банифаций бродил взад-вперёд по залу и, поглаживая бороду, мычал какую-то одному ему известную заунывную песню.

Иван с Агнессой тихо сидели в углу, держась за руки, и задумчиво смотрели в сторону матушки Пелагеи. Изредка принцесса прижималась крепче к Ивану и печально вздыхала.

Порфирий безучастно стоял у дверей, в ожидании распоряжений.

Он уже несколько раз в самых разных оттенках и эмоциях передавал последние слова Федота. Когда Порфирий, мысленно тужась, вспоминал всё до подробностей, он всем сердцем сочувствовал Пантелеймону, на которого жалко было смотреть. Его величество, казалось, в этот вечер стал намного старше: глубокие морщины взбороздили его высокий лоб, а под глазами появились мрачные тёмные круги.

— Полно тебе! — успокаивал его Банифаций, — он же не умер, в конце концов.

Пантелеймон свирепо поднял на него тяжёлый взгляд и Банифаций ретировался…

— Ты посмотри на него! — сказала вдруг Медина, потрогав плечо Пантелеймона, — он улыбается во сне!

Пантелеймон поднял голову, плавно убрал руку Медины и подошёл ближе к младенцу.

— Красавчик! — не сдержавшись, искренне засмеялся Иван.

— Да! — согласился Пантелеймон.

Он присел перед Пелагеей на одно колено и пальцами робко потеребил кудряшки спящего ребёнка.

Пелагея светилась от счастья. Ей и в голову не приходило сейчас, что это маленькое беспомощное чудо может быть сейчас на руках у кого-то другого. В тот самый момент, когда матушка Пелагея увидела этого младенца, она категорично решила для себя, что это её ребёнок, её смысл жизни, её счастье. Иначе и быть не может! Уже давно, чувствуя душой, как глубоко несчастлив был Федот в своей обидчивости, стремлении что-то доказать, сделать назло, Пелагея понимала, что только любовь сделает его счастливым. Её любовь. Когда любви в достатке, ею можно делиться. И тогда происходит чудо, люди, наделённые любовью, сами начинают делиться ею с миром. Только через счастливых людей Всевышний посылает на землю свой Божий свет.

Послесловие

Так получается, что, в конце концов, к каждому рано или поздно приходят простые истины. И пусть у каждого из нас свой рецепт счастья, главное — дать окружающим надежду и веру, что все мы имеем право и можем быть счастливыми.