Сказка Заката

Доктор вновь задумчиво перелистал лежащие перед ним пять листков ставшей от времени совершенно желтой и хрупкой бумаги, отпечатанных когда–то на древней пишущей машинке — с удивительным шрифтом, какой–то типографской гарнитуры — почти без помарок. Перечитал еще раз несколько абзацев, покачал головою. Затем, чуть вздохнув, убрал листки в лежавшую все это время на столе папку и вернул ее в шкаф.

Подошел к окну, достал пачку сигарет, постучав, взял одну, чиркнул зажигалкой. Некоторое время, глядя в сырую холодную уличную хмарь и видя лишь темное свое отражение в стекле, задумчиво курил, что, разумеется, запрещалось, но что делал он часто, вот так же, вечером, после работы. Докурив, смял окурок в стеклянной чашке, подошел к шкафу, вынул пальто, кепку; оделся, погасил свет и, заперев дверь кабинета, отправился полутемными коридорами и совсем уже темными переулками — домой.

* * *

…говорят[2], что к исходу железного века от изначальной добродетели остается лишь четвертая часть, но и она затем исчезает. В это время всё в мире идет вопреки установленному — и это предвестие гибели. Ни один человек не соблюдает того, что ему положено. Жизнь бессильных людей становится быстротечной, блеск и величие тают, тело и ум слабеют, достоинство падает, и редко звучат правдивые речи. В людях с каждым днем остается все меньше религиозности, терпимости и милосердия.

Тогда закон и справедливость в отношениях между людьми устанавливается тем, кто сильнее. Обычный богач слывет аристократом, и его манеры — всем кажутся образцом. Быть бедным становится для человека верхом неприличия. Признаком выдающейся учености считается всего лишь умение ловко жонглировать словами, а священниками признаются те, кто просто носит на шее соответствующий знак. Успех в делах полностью зависит от умения обманывать, и люди не считают зазорным зарабатывать на жизнь любыми отвратительными способами, даже если для этого нет никакой веской причины.

Лицемерие тогда становится добродетелью. Алчные и безжалостные правители ведут себя не лучше обычных воров. Жители городов изнемогают от холода, ветра, палящего жара, дождей и снега, но еще больше страданий они испытывают из–за раздоров, болезней и невыносимых тревог.

Какое–нибудь удаленное озеро или гора уже расценивается всеми, как святое место. Невежественные люди от имени Бога собирают пожертвования и зарабатывают себе на жизнь, просто рядясь в одежды монахов и играя показную праведность. Религии делаются по сути своей безбожными и существуют лишь ради оправдания корысти и обретения власти, что выше любой земной, ибо то — власть над душами людей; и не имеющие никакого представления о подлинной вере проходимцы осмеливаются разглагольствовать с высоких помостов и трибун о религиозных принципах.

Говорят, мужчины и женщины в этот век будут сожительствовать лишь из–за минутного влечения. О женственности или мужественности будут судить по способности к совокуплению. Мужчины будут совершенно жалкими созданиями, находящимися под властью женщин. Они будут покидать своих отцов, братьев и друзей, и вместо этого проводить время среди родственников своих жен. Женщины приобретут такие отвратительные качества, как склонность к воровству и обману и ничем не обузданную наглость, а речь их будет всегда резкой и грубой.

Целью жизни станет просто набить желудок едой, а правым будет считаться тот, кто ведет себя с большей наглостью. Люди будут ненавидеть друг друга просто из–за нескольких монет. Отбросив за ненужностью дружеские отношения, они будут готовы без колебаний лишить жизни кого угодно и даже собственных родственников. Так постепенно люди будут все больше походить на одержимых духами.

Однако же, несмотря на все эти пороки, век железный, продолжающийся четыреста тридцать две тысячи земных лет, обладает и одним достоинством: во время его можно избавиться от бремени материального и вознестись в духовное царство. Возможно, что и так.

Говорят также, что расползающуюся ткань мира скрепляют во всех его потрясениях совсем немногие отмеченные Богом, всегда живущие очень бедно среди прочих людей, никогда никому неизвестные и часто презираемые из–за своей нищеты и кажущейся слабости. Числа их никто не знает, однако говорят, что оно неизменно, и место ушедшего на покой в нездешние, неведомые земным обитателям дали немедленно занимает другой, в свой день и час назначенный для этого. Все возможно.

* * *