Сказки и истории (том 2)

Она не хочет выступить тенью истекшего времени! Не хочет мастерить новые драмы из сданных в архив сценических эффектов или прикрывать убожество драматической архитектуры ослепительными лирическими драпировками! Она на наших же глазах шагнет в этой области так же далеко, как далеко шагнул мраморный амфитеатр от колесницы Фесписа. Она не хочет разбивать в куски естественную человеческую речь и потом лепить из них затейливые колокольчики с вкрадчивыми звуками времен состязаний трубадуров. Она не захочет признать поэзию дворянкой, а прозу мещанкой — она сделает и стихи и прозу равными по звучанию, полноте и силе. Не захочет она и вновь взять старых богов из могучих, как скалы, исландских саг! Те боги умерли, и у нового века нет к ним сочувствия; они чужды ему! Не захочет она и приглашать своих современников отдыхать мыслью в вертепах французских романов. Не захочет и усыплять их «обыкновенными историями»! Она хочет поднести современникам жизненный эликсир! Песнь ее и в стихах и в прозе будет сжата, ясна и богата содержанием! Биение сердца каждой национальности явится для нее лишь буквою в великой азбуке мирового развития, и она возьмет каждую букву с одинаковой любовью, составит из них слова, и они ритмично польются в гимне, который она воспоет своему веку!

Когда же наступит это время?

Для нас, еще живущих здесь, на земле, не скоро, а для улетевших вперед — очень скоро.

Скоро рухнет китайская стена; железные дороги Европы достигнут недоступных культурных архивов Азии, и два потока культуры сольются! Они зашумят, может быть, так грозно, что мы, престарелые представители современности, затрепещем, почуяв наступление рагнарока, гибель старых богов. Но нам не следовало бы забывать, что эпохи и поколения человеческие должны сменяться и исчезать, что от них остаются лишь миниатюрные отражения, заключенные в рамки слова, которые и плывут по потоку вечности, словно цветы лотоса, говоря нам, что все эти поколения таких же людей, как и мы, только одетых иначе, действительно жили. Картина жизни древних евреев предстает со страниц Библии, греков — из «Илиады» и «Одиссеи», а нашей жизни? Спроси у Музы нового века, спроси у нее во время рагнарока, когда возникнет новая, преображенная Гимле.[11]

Вся сила пара, всякое давление современности послужат для Музы рычагами! Мастер «Бескровный» и его юркие подручные, которые казались могучими господами нашего времени, явятся лишь слугами, черными рабами, украшающими залы, подносящими сокровища и накрывающими столы для великого празднества, на котором Муза, невинная, как дитя, восторженная, как молодая девушка, и спокойная, опытная, как матрона, высоко поднимет дивный светоч поэзии, этот бездонный сосуд — человеческое сердце, в котором горит божественный огонь.

Привет тебе, Муза поэзии нового века! Привет наш: вознесется и будет услышан, как бессловесный гимн червя, перерезанного плугом. Когда настанет новая весна, плуг опять пойдет взрезывать землю и перерезывать нас, червей, ради удобрения почвы для новой богатой жатвы, нужной грядущим поколениям.

Привет тебе, Муза нового века!

ЛЕДЯНАЯ ДЕВА

Перевод П. Карпа

I

МАЛЫШ РУДИ

теперь отправимся в Швейцарию и познакомимся с чудесной горной страной, где отвесные скалы поросли лесом; давайте заберемся на слепящие взор снежные поляны и спустимся оттуда на зеленые луга, где шумливые речки и ручейки спешат, словно им страшно замешкаться и не поспеть к морю, в котором положено исчезнуть навеки. Солнце греет долину, греет оно и тяжелые снежные глыбы на высотах, и с течением лет они сплавляются в сверкающие пласты льда, преображаясь в грохочущие лавины и громоздящиеся ледники. Два таких ледника расположены у Шрекхора и Веттерхора в ущельях, неподалеку от горного городка Гриндельвальда; поглядеть на них любопытно, и ради этого летом сюда съезжается множество иностранцев; они проходят в ущелья через высокие заснеженные горы, проходят они сюда и долиной, и тогда они вынуждены несколько часов подниматься. Покуда они поднимаются, долина уходит все дальше вниз, и они видят ее словно бы с воздушного шара. Порой над ними, на вершинах гор, словно плотные, тяжелые дымчатые гардины, повисают облака, а в долине, где раскидано множество бурых деревянных домиков, еще светит солнце, и зеленеющий в его лучах лоскуток становится совсем как бы прозрачным. Вода шумит, бурлит и бежит внизу, вода журчит и звенит наверху, кажется, что скалу обвивают серебряные ленты.

Вдоль дороги, ведущей в гору, стоят бревенчатые дома, перед каждым растет картофель, без него не обойтись: ртов за всякой дверью хватает, детишек полно, вот им и будет еда. Детишки выскакивают из любого домика и снуют вокруг иностранцев, пешком ли те пришли или в каретах приехали; вся эта куча детей занята торговлей, они продают изящные резные домики вроде тех, что стоят в горах. И в дождь и в солнце ребячий рынок со своим товаром на месте.