Сказки и истории (том 2)

Отец Руди был, как известно, почтальоном; большая собака, что жила в доме, всегда сопровождала его в переходах через Симплон к Женевскому озеру. В долине Роны, в кантоне Вале, и теперь жили родные Руди с отцовской стороны, брат отца был храбрый охотник на косуль и прославленный проводник; чуть мальчику стукнул год, как он лишился отца, и мать решила вернуться с ребенком к своим родственникам на Бернское нагорье; отец ее проживал в нескольких часах пути от Гриндельвальда, был он резчик по дереву, и заработка ему хватало на жизнь. В июне пошла она с ребенком на руках вместе с двумя охотниками на косуль домой через Гемми, чтобы попасть в Гриндельвальд. Они прошли уже большую часть пути, перебрались через горный хребет и вышли на снежную равнину, уже видна была родимая долина и раскинувшиеся по ней знакомые домики; предстояла одна только трудность — перебраться через вершину большого ледника. Незадолго перед тем выпал снег, и расщелину, хотя и не доходившую до дна лощины, где шумела вода, однако же довольно глубокую, замело; молодая женщина с ребенком на руках поскользнулась, провалилась и пропала; не донеслось ни крика, ни вздоха, слышно было только, что плачет ребенок. Прошло больше часа, прежде чем два ее спутника сумели принести из ближайшего домика веревки и палки и, потратив немало сил, извлекли из расщелины, как им сперва показалось, два трупа. Они сделали все возможное, но к жизни удалось вернуть лишь ребенка, и у старого деда вместо дочери оказался в доме внук, малыш, который прежде больше смеялся, чем плакал, но теперь, казалось, и улыбнуться бы не сумел; преображение свершилось, должно быть, в расщелине ледника, в волшебном ледяном мире, где, как верят швейцарские крестьяне, грешным душам пребывать до судного дня.

Словно бурный водопад, застывший стеклянными зеленоватыми пластами, ледник громоздит одну ледяную глыбу на другую, а внизу клокочет поток талого снега и льда. Глубокие ущелья и бескрайние пропасти — это чудесный хрустальный дворец, и живет в нем королева ледников — Ледяная дева. Она, убивающая и уничтожающая, — наполовину дитя воздуха, наполовину могущественная властительница вод; она быстрее лани подымается на заснеженные вершины высочайших гор, где самый искусный проводник, прежде чем сделать шаг, должен вырубить ступеньку, она переплывает бурную реку на тонкой сосновой ветке, прыгает с одной ледяной глыбы на другую, и ветер развевает ее длинные белоснежные волосы и голубовато-зеленое одеяние, сверкающее подобно водам в глубинах швейцарских озер.

— Сотру в порошок! Не выпущу! Я тут хозяйка! — говорит она. — Украли у меня мальчика, красавца мальчика, которого я целовала, да вот не доцеловала до смерти. Опять он с людьми, он пасет в горах коз и лезет вверх, все выше, чтобы от всех уйти, да от меня-то не уйдет. Он мой, и я его достану.

Она уже и Головокружение молила исполнить ее просьбу. Ледяной деве в летнюю пору очень уж душно на лугах среди мяты, а Головокружению ведь не в тягость и подняться и нагнуться, и одному и втроем: у Головокружения много братьев, их целая стая. Ледяная дева выбрала самого сильного из всех, такого, что и в доме и на лоне природы дело свое справит. Сидят братцы на перилах или на парапетах, носятся, как белки, по утесам, спрыгнут оттуда и на воздухе держатся, словно пловцы на воде, — так и завлекают обреченных в бездну. И Головокружение и Ледяная дева липнут к людям, как полипы ко всему липнут. Вот Г оловокружение и к Руди собралось пристать.

— Как же, пристанешь к нему! — говорило Головокружение. — Ничего не получается. Кот, подлец, научил его сеоим приемам. Есть в этом сыне человеческом какая-то сила, которая меня отстраняет, не могу достать мальчишку, даже если он над пропастью на ветке висит, а уж как бы я ему охотно пятки пощекотало или толкнуло, чтобы кубарем полетел. Да вот не выходит!

— Выйдет! — отвечала Ледяная дева. — У кого-то из нас двоих выйдет! У меня! У меня!

— Нет! Нет! — неслось по горам эхо церковного колокола, это была песня, это было слово, это был слитный голос всех других духов природы, нежных, добрых и любящих детей солнца. Каждый вечер повисают они над горными вершинами и простирают свои розовые крылья, которые, покамест солнце садится, пылают все красней и красней, так что альпийские выси пламенеют. (Люди зовут это «альпийским заревом»). Когда же солнце заходит, они забираются на скалы, в белый снег, и спят, покуда солнце опять не встанет, и тогда снова являются. Более всего им по душе цветы, мотыльки и люди, а из людей они особо отличали Руди.

— Не поймаете вы его! Не получите вы его! — говорили они.

— Мне и постарше и посильней ловить доводилось! — говорила Ледяная дева.

А дети солнца затягивали песню о страннике, у которого в бурю сорвало плащ и унесло вихрем.