Сказки и истории (том 2)

Все выше они поднимались и выше; ледник тоже уходил ввысь, подобно неистовому потоку, внезапно застывшему ледяными глыбами меж крутых скал. Руди вспомнил, что когда-то, говорят, он лежал с матерью в глубине одной из этих обдающих морозным дыханием пропастей; но вскоре он отвлекся, и собственная история уже не выделялась среди других, которые довелось ему слышать. Когда мужчинам казалось, что подъем очень уж крут для мальчика, они протягивали ему руку, но он был вынослив и на скользком льду стоял не менее твердо, нежели косуля. Они шли вдоль подножия скалы, ступали по голым камням, проходили мимо низкорослых сосен и опять выбирались на зеленые поляны; все менялось кругом, все обновлялось, а над ними высились заснеженные горы, имена которых знает здесь каждый ребенок: Юнгфрау, Менх и Эйгер. Никогда еще Руди не забирался так высоко, никогда еще не видал он бескрайнего снежного моря, и вот оно простирало перед ним свои недвижные снеговые волны, с которых ветер сдувал порой белые клочья, словно пену с морских волн. Ледники тут стояли, если так можно сказать, рука об руку, и в каждом таился стеклянный дворец Ледяной девы, властью и волей которой вершились тут и расправа и погребение. Солнце сияло, снег слепил глаза, словно был осыпан сверкающими бело-голубыми алмазами. Несметные тьмы насекомых, по преимуществу мотыльки и пчелы, лежали мертвыми на снегу: то ли они слишком высоко залетели, толи ветер подымал их все выше, покуда они от холода не испустили дух. Над Веттерхорном, словно черный, искусно расчесанный клок шерсти, висело зловещее облако; оно опускалось и все ближе было то, что в нем таилось, готовое выплеснуться, — фён, неукротимый в своей ярости. Впечатления от этого путешествия — и дальний путь, и ночной привал в горах, и глубокие ущелья, где вода с незапамятных времен точит камень, — Руди никогда уже не мог забыть.

На другом берегу снежного моря стояла заброшенная каменная постройка, где можно было переночевать; там нашлись и сосновые ветки и древесный уголь; путники разожгли очаг и, как могли, расположились на ночь; мужчины сели у огня, они курили и пили теплый ароматный напиток, который сами приготовили; Руди тоже получил свою долю, и начался разговор о таинственных существах, живущих в Альпах, об огромных диковинных змеях, обитающих в глубинах озер, о скоплениях полночных призраков, во сне переносящих людей по воздуху в чудесный плавучий город Венецию, о диком пастухе, который гонит своих черных овец на луга, и пусть никто их не видал, все ведь слыхали звон колокольчиков и зловещий рев стада. Руди слушал с интересом, но без боязни, — он не ведал страха, и ему показалось, что он различает этот таинственный глухой рев. Да, рев становился все отчетливее, уже и мужчины его различали. Они прервали беседу, прислушались и велели Руди не засыпать.

Это подул фён, могучий ураган, врывающийся с гор в долину, сокрушающий деревья, словно тростинки, и переносящий строения с одного берега реки на другой, как мы переставляем шахматные фигуры.

Прошел час, и Руди сказали, что все миновало и можно спать; утомленный трудным походом, он заснул, как по команде.

Спозаранку они вышли в путь. В тот день солнце озарило для Руди новые горы, новые ледники и новые снежные равнины; они были уже в кантоне Вале, по другую сторону горного хребта, который виден из Гриндельвальда, но до нового жилья было еще далеко; иные ущелья, иные луга, леса и тропы предстали ему, явились иные дома, иные люди; и что за люди — сплошь уроды со злобными, жирными, бело-желтыми лицами, и на шее у каждого торчит тяжелый, уродливый зоб; это были кретины, они едва передвигались и по-идиотски глядели на гостей; женщины выглядели особенно ужасающе. И с такими людьми придется жить?

III

ДЯДЯ

В доме у дяди, к которому он прибыл, жили, благодарение богу, такие же люди, каких он привык видеть; там был один лишь кретин, несчастный, слабоумный парень. Этим жалким созданиям, по их убогости и беспомощности, в кантоне Вале положено было жить по очереди месяца по два на попечении каждой семьи; бедняга Саперли жил как раз в доме дяди, когда Руди туда прибыл.

Дядя все еще был лихим охотником и, сверх того, знал толк в бочарном деле. Жена его оказалась крохотной подвижной женщиной с птичьим лицом, орлиными глазами и длинной, покрытой пушком шеей.

Все тут было для Руди ново — и наряды, и нравы, и привычки, и даже язык; впрочем, ребенку он вскоре стал понятен. Все тут выглядело не в пример богаче, нежели в доме деда. Жилая комната была больше, стены украшены рогами косуль и до блеска начищенными ружьями, над дверью висел образ божьей матери, а перед ним — свежие альпийские розы и заженная лампада.