Сказки народов Европы

Под вечер пришел Ишток в город, постучался в богатый дом, попросился на ночлег. Впустили его, а ведро он в сарае поставил. Свиньи запах гнилой пшеницы учуяли, в сарай забрались да и сожрали все без остатка. Увидел утром парень, что ведро пустое, шум поднял. «Я, — говорит, — казначей короля, сейчас же к королю пойду, расскажу, как золото его драгоценное украли в этом доме». Испугался знатный вельможа и, чтоб задобрить слугу королевского, столько денег дал, что парень едва унес их.

Вернулся он домой, денег приволок больше прежнего, братья надивиться не могут.

— Где ж ты этакое богатство раздобыл?

— Да вот, снадобье то пшеничное распродал, — ответил Ишток.

Братья дальше слушать не стали, каждый набрал гнилой пшеницы в ведро, и заспешили они в деревню соседнюю. Идут по улице, кричат во все горло:

— Кому пшеничного снадобья? Кому пшеничного снадобья?

Сбежался народ, надавали тумаков братьям, едва унесли ноги. Подались было в другую деревню, но и оттуда вырвались битые.

Братья и прежде-то на дурака-брата косились, а теперь и вовсе в ярость пришли. Сговорились они его погубить, пошли к старосте и насказали, будто младший брат с чертями якшается, как ни уйдет из дому, всякий раз гору денег приносит, а теперь родную деревню напрочь истребить задумал. Староста им поверил, вся деревня поверила тоже: уж верно, без чертей не обошлось, коли Ишток такие чудеса откалывает. И порешили на сходе посадить Иштока в бочку, днище забить и бросить бочку в воду возле запруды. Сказано — сделано: посадили дурака в бочку, днище забили и поставили бочку у церкви. Дело-то в воскресенье было, вот и подумали люди: «После службы отнесем бочку на гать и в воду бросим». С тем все в церковь пошли.

А Ишток в бочке сидит да кричит:

— Зря стараетесь, меня вам не уломать! Сказал, не буду губернатором и не буду! Ни за что не соглашусь!

Проезжал тут как раз барин большой, карета четверней запряжена. Слышит барин, кто-то из бочки кричит. Остановил лошадей, из кареты вылез, к бочке подошел, спрашивает:

— Что это вы кричите, земляк?

— А то, что в губернаторы не пойду, хоть повесьте!

— Не надо шум подымать, земляк, вылезайте лучше из бочки скорее, одеждою обменяемся, а я вместо вас в бочку сяду. Лошади, карета — все теперь ваше!

Так все и сделалось, как барин пожелал. Вылез Ишток из бочки, барин вместо него влез. Сел Ишток в карету и укатил, а барин дождался, когда народ из церкви пойдет, и ну кричать во все горло:

— Люди, я передумал! Согласен губернатором быть!

«Будешь, будешь, как среди рыб очутишься!» — ухмыляются люди, но помалкивают; подняли бочку, отнесли на гать и бросили в воду.

Думал честной народ, что Иштоку конец пришел, будет знать, как с чертями водиться. С легким сердцем повернули назад, в деревню. Глядь, навстречу Ишток в карете катит, четверней управляет, кнутом лихо щелкает. Заохали люди, заахали.

— Где ж ты карету такую нашел? — спрашивают.

— Как это где? Под гатью, — отвечает Ишток заносчиво. — Там их видимо-невидимо, на всю деревню хватило бы. Не верите, сами поглядите, гляделки откройте пошире!

Народ валом за ним повалил, а Ишток вдоль берега катит, карета его в воде отражается, видят люди на дне лошадей, карету, совсем ума лишились от жадности.

— Глядите, глядите, и впрямь там упряжки не хуже! — галдят. — А ну-ка, попытаем счастья!

И попрыгали в реку, все, как один, да еще каждый другого норовил оттолкнуть. Все попрыгали, и звонарь, и пастор, одна пасторша наверху осталась, куда уж ей-то с клюкой! А прочие так ко дну и пошли, на воде только шляпа пастора плавает, поля-то у ней широкие, вот и не утонула. Видит пасторша шляпу мужнину, клюкой ее в воду заталкивает, уговаривает:

— Глубже ныряйте, глубже, муженек дорогой, выбирайте все самое лучшее!

Так и сгинули все, за дармовым добром погнались, ни один не вернулся.

А глупый Ишток деревней той завладел и жил с тех пор горя не зная.

Коль не верите, ступайте проверьте.

Три златорунных барана

Венгерская сказка

В обработке Э. Бенедека. Перевод Е. Малыхиной

ыло ль, а может, и не было, жил на свете молодой пастух, жил не тужил — да и с чего бы ему тужить, ежели пас он собственную отару, а в той отаре было овец девяносто девять голов да три златорунных барана[63]. Вся отара была хороша, а уж этим трем баранам в целом свете равных не сыскать, сам король таким позавидовал бы. Но и пастух цену им знал, берег как зеницу ока. Даже спал, словно заяц, вполглаза: одним глазом спит, другим за баранами приглядывает.

Но вот настала зима, надо с овцами в загон возвращаться, да вот беда: плохие в том году уродились травы, нет сена нигде, ни за какие деньги не купишь. Что делать? Пропадут и овцы, и бараны златорунные от бескормицы! «Нет, — думает пастух, — сиднем сидеть да охать — делу не подмога, погоню отару куда глаза глядят, может, и найду места побогаче, прокормлю животных до весны».