Сказки не нашего времени

– Непривычно как-то. Хвоста ведь тоже нет?

– Тоже. Я ведь не обезьяна.

– Что они с тобой сделали, папа?!

– Я человек, живу среди людей, и должен выглядеть как человек. Согласен?

– Они изменили тебя, папа?

– Ну, чтобы меня изменить, надо отрезать не хвост, а кусочек мозга. И то не наверняка. Ты уже почти взрослый, поэтому я подошел – раньше просто боялся. За тебя. И сейчас, может, рановато. Но ты заплакал, и я не выдержал. Что случилось, сынок? Что-нибудь с мамой?

– Нет, с ней все нормально. Случилось со мной. Понимаешь, как-то я не вписываюсь, и наставница постоянно пугает меня Комиссией. А завтра вообще урок «семья уткида». На примере собственной семьи. Но я не хочу говорить об этом. Вообще не хочу говорить с ними о тебе! Придется ведь отрекаться, и всякую такую грязь… Не могу! Не хочу!

– Успокойся. Давай думать. Помнишь, как мы это делали раньше?

– Помню. Теперь я думаю один…

– Молодец! И что надумал?

– Ведь если будет Комиссия, то меня сошлют за Стену? К тебе?

– Нет. Теперь Комиссия не выселяет за Стену. «Отщепенцев», как это они называют, просто уничтожают и перебрасывают за Стену. Быстро и эффективно, никто ничего не знает – ни уткиды внутри Стены, ни люди снаружи. Комиссия скрывает новую информацию, очень для них неприятную. Дело в том, сынок, что относительное число «отщепенцев» стало быстро увеличиваться; похоже, началась обратная мутация. Вот скажи, в твоей группе ребят убавилось?

– Да… Начинали цикл вдевятером, теперь нас семеро. Из этих двоих один был моим другом – Орелл, ты его знаешь. Нам сказали, что их семьи переехали. Далеко. Я еще порадовался за Орелла: уехал из нашей глуши, может, даже в столицу. Как ты думаешь… он жив? Он же ещё мальчик!

– Давай будем надеяться, что он жив. Всё равно, узнать ничего нельзя: почта у вас теперь работает только в пределах области, и междугородный телефон только по особому разрешению.

– Откуда ты знаешь?

– Не ты один ходишь к щелям, и не только я один из бывших уткидов.

– Слушай, а ты можешь организовать мне побег за Стену? Пусть буду жить среди дикарей, но с тобой!

Отец за Стеной задумался. Потер нос (шрамы были все еще видны), присел с той стороны стены, заглянул в глаза сыну.

– Оставишь маму?

– Она и так всё время обо мне беспокоится. Пусть думает, что утонул в речке. Если попаду на Комиссию, соседи ей жизни не дадут. И сейчас на нас косо посматривают из-за тебя. Так что погорюет и успокоится. Для неё так лучше.

– Оставишь друзей?

– Нет у меня теперь друзей! Так, приятели. И те отдаляются…

– Оставишь родину?

– Это она меня оставила! Она меня выпихивает – прямо как во времена «утечки мозгов». Не нужен я здесь! Лучше к дикарям!

– Они не дикари, сын. Это мы, уткиды, дикари. С рудиментарными клювами и хвостами. Но дело даже не в хвостах. Давай я тебе расскажу, как тут живут.

– Начну с самого начала. Ты ведь помнишь, как меня арестовывали – при тебе это случилось, а тебе было всего 13. Мать в ужасе застыла у стенки, а они рылись в наших вещах – только пух от подушек летел. Наконец, обнаружили тайник с «запрещённой литературой», как они это называли. Господи! Было бы просто смешно, если бы не мать и ты – твои круглые глаза на белом лице я на всю жизнь запомнил. Ну, и что они нашли? Развлекательную литературу, которую я хранил для тебя – «Три мушкетёра», детективы, фантастику. Кое-что ты уже читал, и я все боялся, что они полезут к тебе с расспросами и тоже загребут. Пронесло. Так что выходил я в наручниках, но с облегчением: вас, по крайней мере, не тронули.

– В Комиссии было неинтересно. Допросы с избиением – выбивали признание в «работе на людей». Но всё же времена были травоядные – не калечили, не убивали, а просто зачитав приговор по статье «за шпионаж» кидали живьем за Стену. Ну, всё, думаю, попал к дикарям, да еще со сломанной рукой – неаккуратно перебросили. А теперь то ли сожгут, то ли сожрут. Пока я размышлял, что лучше, подъехала машина, вышли из нее двое с носилками и отвезли в больницу. Там в хирургическом отделении обработали мою руку, и я сразу же попросил заодно удалить хвост. Посмеялись, удалили. Записали на пластику носа, когда окрепну. И перевели в миграционный Центр, на долечивание и адаптацию.

– В Центре много наших обнаружилось. Кого за книги, кого за неподобающий образ мыслей, кого по дури… Народ пестрый. Те, у кого мозги еще не отсохли, быстренько расставались с хвостами и клювами, а потом пропадали в библиотеке и в лектории. Другие всё рыдали об «ошибке» и просились обратно, искупать. Уж не знаю, что там с ними дальше делали, потому что как только я окреп и начитался – сразу окунулся в «застенную» жизнь. Хорошая жизнь оказалась! Поездил по свету, посмотрел, как люди живут. Живут, надо тебе сказать, очень по-разному. Язык, обычаи, степень свободы, богатство и бедность, государственное устройство – всё разное. Но нигде не живут так глупо, как у нас. Нигде люди не деградируют так страшно.