Сказки тридевятого округа

– Так как же всё-таки пройти через эти ворота? – уточнил мужчина, который в ходе разговора строго придерживался выбранной темы.

– Для того, чтобы пройти сквозь «Золотые ворота», вы должны зайти в шлюзовое помещение, – пояснил Алексашка. – И когда за Вами закроется входная дверь, провести своим билетом, как электронным ключом, через приёмник кодового замка.

– Как в гостинице? – удивилась девушка.

– Совершенно верно! Такой приём использую сейчас в гостиничных номерах.

– А как вернуться в реальный мир обычным, а не экстренным порядком? – снова подал голос мужчина.

– Когда Вы дойдёте до границы квартала, то перед вашими глазами прямо в воздухе вспыхнет предупредительная надпись «ВНИМАНИЕ! ГРАНИЦА КВАРТАЛА»! Для персонажей, населяющих квартал, эта надпись не видна, и если Вы повернёте назад, то продолжите находиться в параллельной реальности, а если пройдёте сквозь эту огненную надпись, то в следующее мгновенье окажитесь за «Золотыми воротами», конечно, при условии, что у каждого из вас при себе будет билет. Понятно?

– Понятно! – хором ответили гости.

– Тогда мне осталось пожелать вам удачи! – улыбнулся Алексашка и открыл перед посетителями дверь, над которой висела обыкновенная эмалированная табличка. Обычно такую табличку вешают на стену, когда хотят обозначить номер дома и название улицы. На этой же табличке было написано всего четыре слова – «Добро пожаловать в сказку».

* * *

«Граждане! Купите па-п-и-р-о-сы»!

Голос у Мони высокий, чистый, хватающий за душу. Природа словно откупалась от малолетнего музыканта за горбатую спину и прогрессирующую слепоту левого глаза безупречным слухом и прекрасными вокальными данными.

«Подходи пехота и матросы…»!

Гитара у Мони хоть и старенькая, зато струны на ней серебряные, и настроена она безупречно, на зависть любому профессиональному гитаристу. Моня нотной грамоты не знал, но Создатель вложил в его уши и пальцы то, что у людей принято называть прирождённым талантом.

«Подходите, пожалейте!

Сироту-меня согрейте…»!

В этом месте Моня делал едва уловимую паузу, после чего голос его становился пронзительным и взлетал на полтона выше.

«Посмотрите, ноги мои босы»!

Ноги у Мони действительно были босыми, коричневыми от загара и пыли, c огрубевшей до состояния дублёной кожи подошвой.

После первого куплета Моня делал небольшой проигрыш, который сам же и сочинил. Его пальцы начинали метаться по струнам, извлекая из инструмента щемящие душу гитарные переборы. Розочка чётко улавливала этот момент, и когда гитарная струна ещё дрожала от последнего прикосновения пальцев юного музыканта, она вскидывала смычок и скрипочка в её руках оживала.

«Давить на жалость» Моня умел, и их странный на первый взгляд с Розочкой дуэт подходил для этого как нельзя лучше. Одесситы обступали их кружком, и часто женщины, проникнувшись состраданием, не только бросали монетки в засаленный картуз горбатого музыканта, но и, не таясь, утирали непрошенные слёзы.

«Мой отец в боях сражался,на войне он пал!Мамку немец из винтовкигде-то расстрелял…»

Продолжал Моня, глотнув воздуха, и голос его обретал трагические обертоны. Обычно на этом куплете Моня находил особо чувствительную одесситку и, глядя прямо в её слезливые глаза, окончательно входил в придуманный им образ.

«А сестра моя в неволе!Сам я ранен в чистом поле,Отчего и зренье потерял».

Отец Мони, Яков Гершевич, был хоть и преклонных лет, но всё-таки живой, мать тоже здравствовала, а родной сестры у него отродясь не было. Однако все, кто слушал в этот момент Моню, свято верили, что он действительно круглый сирота, покалеченный на фронтах Гражданской войны.

«Я мальчишка, я калека!Мне двенадцать лет…», —

выводил Моня чистым, но полным отчаянья голосом и скрипочка в руках Розочки плакала с ним в унисон.

«Я прошу у человека,– Дай же мне совет…»!

После этой строчки Моня привычно обводил окружающих жалостливым щенячьим взглядом, и люди стыдливо опускали глаза, словно каждый из них был повинен в несчастье маленького горбатого музыканта.

«Где мне можно приютитьсяили богу помолиться»?

В этот момент голос Мони словно обрывался на высокой ноте… наступала короткая, но полная внутреннего напряжения пауза, во время которой замолкала скрипка, а длинные, как у пианиста, пальцы еврейского мальчика замирали на гитарных струнах.

«Ах, как надоел мне этот свет»!

Последнюю строчку Моня выдавал в полнейшей тишине, понизив голос сразу на два тона, словно по секрету признавался слушателям в своих сокровенных, но грешных мыслях.

«Граждане! Купите па-п-и-р-о-сы»!