Схрон

— Это классика ученого фольклора, — улыбнулся Ивашура. — Не помню, кто сказал, но изречение известно давно: «теоретик верит себе, когда другие не верят, а экспериментатор, наоборот, не верит себе, даже если верят другие». А что там вы имели в виду под динамической теорией, Константин Семенович?

— Это не теория — концепция, справочно-математический аппарат не дотягивает ее до теории. По этой концепции время — всего лишь изменение порядка событий, при котором будущее превращается в настоящее и в прошлое.

— Спекуляция, — поморщился Меньшов. — Что значит — превращается? В результате какого процесса? Почему порядок событий именно таков, каков есть?

— Потому что таковы законы, вложенные в континуум при рождении Вселенной, — ответил Гришин спокойно. — Кстати, я не сторонник динамической модели. — Он оттопырил губу в некотором сомнении. — Впрочем, и статической, и прочих иных тоже.

— А что, есть еще модели? — собрал морщины на лбу Ивашура.

— Ну, например, субъективно-психологическая: время — это способ восприятия Вселенной сознанием человека.

— Ерунда, — проворчал Меньшов, терзая бороду. — Козырев еще сорок лет назад доказал в своих опытах, что время — особая субстанция, способная трансформироваться в энергию.

— Все это хорошо, — примирительно произнесла Вероника, — все это мне понятно. А статическая модель? Как объясняет течение времени она?

— По статической теории время — это скольжение сознания человека вдоль мировой линии, — буркнул Меньшов. — И если я кое-что смыслю в физике, то эта модель — откровенная бредятина. Ее автор — недоучка-аспирант Петя Смирнов, сумевший выбиться в депутаты и благодаря этому обойти многих претендентов на пост ученого секретаря. Сорок лет он, по его же словам, изучал курс физики Ландау, умудрился прочитать в свое время книгу Цацулина «Атомная крепость», в результате чего у него поехала крыша. В конце концов он дошел до журналистской деятельности, начал кропать критические статейки, в том числе и против меня, и на этой почве окончательно спятил.

Ивашура и Гришин переглянулись, засмеялись, к ним присоединился и Гибелев, знавший, о ком идет речь. Только Вероника осталась серьезной. Нахмурив лоб, она о чем-то размышляла.

— Мужчины, вы слишком жестоки к оппонентам. Речь же о другом. Все пять перечисленных вами концепций времени не свободны от изъянов, а есть ли такая, которая свела бы их воедино, объединила бы их достоинства?

— Нетути, — бросил Меньшов.

— Есть, — в унисон ответил Ивашура.

Все посмотрели на него.

— Ну-ка, ну-ка, Игорь Васильевич, интересно, — проговорил Гришин. — Поделитесь-ка своей гипотезой.

— Она не моя. И я не все рассказал о своем путешествии по Стволу… э-э, по Башне, — рассеянно проронил Ивашура. — Точнее, ничего не рассказал о тамошних встречах и о причинах явления Башни. Я могу на вас положиться, что ни одно слово не просочится за стены гостиницы? — Он посмотрел на Гибелева.

Комментатор телевидения заерзал, но взгляд выдержал.

— За себя ручаюсь. — Гибелев почувствовал, что говорит не то, и поспешил добавить: — За Веронику тоже.

— Так вот, реальна лишь одна версия. Виталий, ты наверняка читал работы Эверетта…

— О вариантном копировании? Конечно, читал, но никогда не воспринимал всерьез.

— Что вы хотите сказать, Игорь? — Гришин пристально глянул на обманчиво спокойное лицо Ивашуры.

— Эверетт был прав, — тихо произнес тот. — В каждое мгновение Вселенная ветвится на столько копий — «ветвей хронодендрита», — сколько вариантов имеет данный квантовый переход.

Меньшов хотел выстрелить своим обычным: «Чушь!» — но передумал, хотя скепсис его не угас.

— Почему же мы этого не замечаем? Почему не видим расщепления Мироздания?

— Потому что наше сознание, сознание наблюдателя, каждый раз оказывается в одной из возможных копий-ветвей. Таким образом, множество возможных состояний Вселенной образует многомерный континуум потенциально равноценных эвереттовских копий — Дендроконтинуум, Фрактал или Древо Времен.

— Не факт… — начал было Меньшов.

— Подожди, Виталий, — сердито оборвал его Гришин, что было ему не свойственно. Видимо, академик волновался.

— Факт, — все так же тихо проговорил Ивашура. — Ствол… простите, привык называть Башню так. В общем, Башня была создана не в нашем будущем, а в будущем другой Ветви времени, и соединила она не прошлые времена одной Метавселенной, а множество Ветвей Древа Мира. Я посетил многие Ветви и знаю.

Наступила тишина. Потом Меньшов крякнул, дернул себя за бороду, за волосы, покрутил головой.

— Игорь, я, конечно… и все же… ведь хронон равен десяти в минус сорок четвертой степени секунды! Что же получается, что Вселенная спустя каждый хронон делится на идентичные копии?

— Не идентичные, но отличающиеся весьма и весьма незначительно. А затем каждая копия или Ветвь, в свою очередь, спустя хронон делится на другие копии.

— Что такое хронон? — спросила Вероника.

— Квант времени, равен времени, необходимому для преодоления фотоном, то есть светом, диаметра электрона.

— Сколько же при этом расщеплении образуется копий?! Бесконечность?!

— Очень много, но не бесконечное количество.