Скифы пируют на закате

– Выходит, не все. Посмотри на рощу, где мне отшибло память. Ничего не замечаешь?

Джамаль насупил брови, прикрылся ладонью от солнца. С минуту он безмолвствовал, разглядывая золотистый клочок на краю зеленой ленты, потом покачал головой и задумчиво произнес:

– Вах, там все сверкает, глазам больно… Но посередине что-то есть… торчит вровень с деревьями… Как думаешь, племянник, что такое?

– Вроде бы купол… Может, храм или дворец. Почему бы там не быть храму или дворцу?

– Ты меня спрашиваешь, генацвале? Разве я – эх-перд? Ты – эх-перд, ты мне и объясняй! Амазонки когда жили?

– Ну, тысячи три лет назад… Никто точно не знает.

– Точно не надо. Давно жили, вот главное! В старину! Разве тогда строили такое? Ровное и гладкое, как яйцо? – Джамаль нахмурился, и взгляд его вдруг стал сосредоточенным и серьезным.

– Строили всякое, и строили крепко – вон, пирамиды до сих пор стоят, – пробормотал Скиф, потирая висок. – Хотя эта штука в роще выглядит странно… Купол, х-м-м… Подойти бы поближе, посмотреть…

Тут он скривился, выругав себя за недогадливость. Как же, посмотришь! Строение в середине рощи, в защитном кольце деревьев, к нему и в противогазе не подберешься! Разве что в скафандре с кислородными баллонами… Похоже, там и в самом деле святилище… храм, надежно упрятанный от чужих, и от людей, и от зверей…

Как же его построили? Или деревья, выделяющие наркотик, посадили потом? Но кому нужно святое место, куда не добраться, где нельзя дышать, где древесные испарения погружают в беспробудный сон?

Он посмотрел на Джамаля – тот, видимо, тоже призадумался над этими вопросами. Потом лицо князя прояснилось, и он хлопнул Скифа по плечу.

– Вах, дорогой, я понимаю, ты – эх-перд, тебе интересно. Мне тоже интересно, но мы туда не доберемся, уснем и помрем. Верно, да? Значит, я думаю так: пойдем в степь или в горы, встретим людей, познакомимся, выпьем, поговорим. Люди нам все скажут. Я прав, а?

– Прав. Прав, клянусь пятым ребром шайкала! – Скиф покосился на свою дубинку. – С меня хватит, Джамаль. Больше я туда не сунусь!

Святой Харана промолчал, словно подтверждая разумность этого решения. И хоть Скифа снедало любопытство, хоть помнил он слова шефа насчет интересных находок и особой оплаты, приближаться к роще у него не было никакого желания. Не лезь в гадючник без сапог, как говорил майор Звягин. Правильно говорил!

Путники спустились с холма, с востока он был пологим и плавно закруглялся, превращаясь в склон следующей возвышенности – небольшого курганчика, за которым виднелся еще один и еще. Увалы эти становились все ниже и ниже, но не исчезали совсем, простиравшаяся за ними степь только с высоты казалась ровной, как стол, и покрытой одной лишь травой. При ближайшем рассмотрении тут хватало и холмиков, и холмов, и невысоких скал да заросших кустарником оврагов, встречались и лесистые участки, но золотых дурманных деревьев, к счастью, больше не попадалось.

Зато здесь были животные – такие же упитанные глупыши, как в лесу, и звери покрупнее, напоминавшие африканских антилоп с саблевидными рогами, оленей и сайгаков. Скиф уже предвкушал богатую охоту, но не успели путники отшагать и километра, как выяснилось, что зверье здесь бегает быстро и палкой да коротким клинком его не достанешь.

Джамаль пробормотал какое-то грузинское ругательство.

– Что?

– Дурные головы у нас, вот что! Сняли бы в лесу рубахи, набили орехами… Пора кушать, а кушать нечего!

– Как бы нас самих не съели. – Скиф с тревогой огляделся по сторонам. – Степь широка, людей не видно, а олешки пуганые. Похоже, кто-то их тут гоняет, Джамаль.

– Гоняет? Ну пусть гоняет, дорогой, мешать не будем Мы-то не олени!

– Попробуй объяснить это волкам.

Теперь Скиф уже жалел, что они не задержались в кедровнике, таком безопасном и сытном. Хотя бы еще на день! Дня хватило бы, чтоб выстругать лук и несколько стрел, возможно, удалось бы найти и подходящие для наконечников каменные осколки.

Несмотря на прозвище, которым его удостоил Сарагоса, Скиф чувствовал себя в степи неуютно. На Земле еще оставались лесные дебри, дикие или полудикие – джунгли, сельва, тайга, в которой ему случалось бывать, оставались и пустыни, и тундра, и безлюдные горы, и топкие болота – не было лишь дикой степи. Той самой необъятной степи, где кочевали скифы и сарматы, по которой прокатились полчища Аттилы и Чингисхана, той степи, от которой Русь отгораживалась засеками, а Китай – исполинской стеной. Теперь вся она была перекопана и засеяна, пущена под пастбища, опутана дорогами и линиями энергопередачи и больше не воспринималась как степь – просто стала местом, где живут люди. И потому Скиф, повидавший всякое за шесть своих спецназовских лет, мог думать о себе как о человеке гор или леса, но не степи. Степь – такую, как эта, беспредельную и широкую, совсем не похожую на распаханные приазовские равнины, где довелось ему рыться в скифских курганах, – он видел впервые, он не знал ни нрава ее, ни характера, ни опасностей, что таились в ее просторах.