Скитники

Корнея все сильнее терзал вопрос, отчего такие крепкие, хорошо обустроенные поселения вдруг обезлюдели. Что здесь произошло? Отчего одни люди поумирали, другие вообще бесследно сгинули? Отчего среди умерших только старые да малые? Куда подевались взрослые?

То ли покосила страшная хворь, то ли еще какая напасть навалилась. Для Корнея это оставалось загадкой…

Бесхозные избы, деревянные часовни с тесовыми куполами казались толпой призраков на погосте. Пологие увалы, разделявшие поселения, покрывали такие высокие травы, что достигали пояса, а местами и выше. Особенно своей мощью выделялся борщевик. Судя по следам-траншеям, медведи постоянно приходят сюда кормиться его мясистыми стеблями: повсюду валялись огрызки, измочаленные зубами зверей. Корней тоже с удовольствием стал срывать и жевать сладковатую, сочную мякоть. В это время из зарослей показалась симпатичная мордашка медвежонка. Он с любопытством разглядывал человека, но парень, от греха подальше, поспешил удалиться, понимая, что мамаша, которая наверняка где-то поблизости, вряд ли потерпит такого соседа возле детеныша.

На самой южной окраине долины, в седьмом по счету ските-призраке, Корней увидел свежо натоптанную тропку, ведущую к одной из изб. С радостной надеждой юноша подбежал к крыльцу и отворил дверь. На скамье сидел седой, но, впрочем, не старый мужчина с высоким, чистым лбом, искрящейся гривой и аккуратной окладистой бородкой. Его благородная внешность никак не вязалась с той обтрепанной, латаной одеждой из самотканого сукна, в которую он был облачен. Мужчина читал вслух книгу сидящему рядом подростку с вопрошающими глазами на удивительно взрослом лице. Увидев Корнея, человек отложил фолиант и начал истово креститься двумя перстами, уставив на вошедшего изумленные глаза.

Корней, смекнув, что его приняли за восставшего из мертвых, сдерживая волнение, произнес:

- Доброго здоровья вам. Не пужайтесь. Странник я. Тоже из старообрядцев.

Улыбаясь сквозь слезы радости и счастья, мужчина кинулся горячо обнимать вошедшего:

- Милости просим. Какими судьбами до нашего двора?..

Вскоре братья по вере знали друг о друге многое. Беседа их, перемежавшаяся молитвами, затянулась, как водится в безлюдных краях, до утра. Выяснилось, что этот благообразного вида человек по имени Григорий, потомок ссыльных раскольников, живет здесь с прошлой осени. При царе преподавал в губернском городе латынь, имел высокое ученое звание профессора. Не желая принимать насаждаемые новой властью порядки, он нашел приют в загородном монастыре. Но его вскорости закрыли, и в святой обители разместили военных. Изгнанные монахи разбрелись по окрестным деревням. Григорий с одним из иноков поплыли на лодке на север, в глухомань, подальше от мест, пораженных революционной заразой.

Путешествие по реке не было утомительным, и даже нравилось профессору, но однажды, наскочив на валун, их посудина опрокинулась. Быстрое в этом месте течение подхватило Григория и вынесло на поросшее тальником мелководье. Выбравшись из воды, он долго искал в прибрежных зарослях своего спутника, но безуспешно. Тот видимо, не умея плавать, скорее всего, захлебнулся сразу и вода уволокла его далеко вниз.

Проблуждав по горам дня три, изголодавшийся профессор наткнулся на стоянку эвенков. Инородцы покормили его, оставили ночевать. Совершенно не приспособленный для жизни в тайге ученый, чтобы не сгинуть, так и прибился к ним.

Быстро освоив несложный язык лесных бродяг, он узнал, что дальше на севере имеется немало потаенных скитов старообрядцев, и по весне двинулся на их поиски. Но, когда наконец добрался сюда, то увидел ту же страшную картину, что и Корней.

А остался он здесь, чтобы исполнить христианский долг - предать земле умерших единоверцев. Переходя из скита в скит, Григорий хоронил их останки. Однажды вечером дверь в избу, где он ночевал, тихонько приотворилась и в образовавшуюся щель просунулась патлатая голова. Григорий молча смотрел, что будет дальше. А голова с ходу предложила: “Давайте вместе жить. Со мной не пропадете”. - И положил на стол двух рябчиков.

“Господи, откуда ж такой объявился,” - подумал профессор, а вслух сказал:

- Ну что ж, я согласен. Давай знакомиться. Меня зовут Григорием. Я здесь живу, а ты где?

- Нет, дядя, это я здесь живу. А вы пришлый. Я за вами давно смотрю. Поначалу боялась, думала, тоже грабить будете. Но когда вы стали хоронить наших, поняла - вы не такой, вы хороший.

- Так ты девчонка, что ли?

- Конечно. Ефимия я или, если хотите, Ефимка.

По Божьей милости, вместе так и живут: профессор и чудом выжившая юная дева.

- Скверно нынче в России, - сетовал профессор, - смута после заговора антихристов великая, бесчинье небывалое. Поначалу я тешил себя надеждой, что революция прояснит умы, но, вместо этого, заводимые новшества и вовсе разум помутили. Дошли до братоубийства. Дети супротив отца с матерью пошли. Полное светопреставление! Наваждение какое-то!

Узнав, что Корней из по сей день здравствующего Варлаамовского скита, Григорий просиял: