Скользящая сквозь время

С трудом взяв себя в руки и стараясь не обращать внимания на пульсирующую в висках боль, Стэнн начал вспоминать прошедшую ночь. Воспоминания проявлялись с трудом, словно пробиваясь сквозь туман, но он был настойчив и, наконец, вспомнил. Всё до последней минуты вспомнил.

И снова застонал: лучше бы не вспоминал! Как он мог! Как он мог так поступить?!

За полчаса до окончания праздника Йонтисса подхватила Стэнна под руку и прошептала томно:

— Как жаль, что нельзя выходить из зала. Мне так хотелось остаться с тобой наедине!

«Как хорошо, что нельзя выходить из зала!» — возрадовался, было, Стэнн, но оказалось, что мучения его ещё не кончились.

— Но ничего, — прошептала леди. — Бал ещё не закончен. Пойдём со мной, я тебе кое-что покажу.

И с такой решимостью потащила принца за собой, крепко держа его цепкими пальчиками, что Стэнну ничего не оставалось, как двинуться за ней следом…

Они проскочили между двумя колоннами, подошли к прикрытой тяжёлой портьерой стене. Йонтисса прижала палец к губам и скользнула за портьеру, и он зачем-то последовал за ней. За портьерой оказалась дверь, за дверью — маленькая комнатка, тускло освещённая небольшим магическим кристаллом.

А посередине комнаты, занимая чуть не всё пространство, стояла широкая кровать.

Йонтисса поспешно закрыла дверь и кинулась Стэнну на шею:

— Милый, здесь нам никто не помешает.

И начала жадно целовать его, запутавшись пальцами в его густых волосах.

Стэнн опешил, хотел отшатнуться, но Йонтисса вдруг томно застонала, плотно прижалась горячим телом, потёрлась о него бёдрами, запустила руку ему под рубашку, пробежалась по напрягшимся мышцам, спустилась ниже… И таким неистовым желанием пахнуло от неё, таким неутолимым жаром, что он вдруг потерял голову. Жадно накрыл губами её рот, с коротким рыком нажал на ягодицы, крепче прижимая её к себе. Сам поспешно стянул рубашку, торопливо содрал с девушки платье…

Непрерывно целуясь, они добрались до кровати, рухнули на мягкую перину, и он нетерпеливо вошёл в страстно выгнувшуюся под ним красотку, задвигался, ускоряясь, задыхаясь от желания, слыша её стоны, чувствуя на своей спине её острые коготки, жадно тиская полную грудь, ничего не замечая вокруг, кроме этой изумительной женщины, так пылко отдавшейся ему…

И вдруг — резкий удар в спину, словно под лопатку нож воткнули. И — темнота…

Значит, вот как его поймали…

Сняли с женщины в самый разгар сладострастного разврата.

Какой стыд! Как же он теперь прадедушке в глаза смотреть будет…

А Селена? Он снова её предал…

И ведь винить некого, сам, только сам виноват!

Как он мог!

И было бы с кем, а то с этой девицей, готовой лечь под каждого, кто её захочет. Как Йонтаррес до сих пор её возле себя терпит?

А может, потому и терпит, что она готова выполнять подобные поручения?

Как он мог?!

Селена… Этого предательства она ему не простит… Никогда не простит!

И уйдёт…

Она сама говорила, что уйдёт…

Она уйдёт, а он…

Значит, всё правильно. Он сам виноват, что здесь оказался. И всё, что здесь будет происходить: пытки, боль — это всё будет только справедливым возмездием за его поступок.