Скоро сказка сказывается

— Ничего себе! — возмутилась я. — А чего же они всегда несчастную девушку-сироту в сестрицы принимают, да ещё грозятся друг друга изрубить, если кто на неё посягнёт? Это что, враки?

— А то! — махнул ворон крылом. — Это только старики так делают, а молодые. И-эх, измельчали богатыри! Я имею в виду, в духовном плане. Так что лучше помалкивай.

— Хорошо, — вздохнула я, впервые всерьёз задумавшись о собственной безопасности. — Может, я тогда обратно пойду? Там бабка вроде пироги затеяла.

— Попробуй, — ответил ворон и посмотрел на меня одним глазом. Наверно, он считал, что левый профиль у него красивее.

Я оглянулась. Позади меня тропинки не было, там плотно стояли огромные деревья, между которыми росла какая-то ужасно колючая даже на вид трава. Я присвистнула от удивления и даже выключила плеер. Потом снова повернулась к ворону.

— Паскудная тропинка, согласен, — сказал он. — Всегда она так: завести в глухомань заведёт, а потом — раз! — и в кусты. Иди уж вперёд, авось не пропадёшь! Коли серого волка встретишь, не пугайся, не тронет. Привет ему от меня передай.

— Ладно, — сказала я. При упоминании о волке мне почему-то стало неуютно. — Спасибо за совет, до свидания. Кондрат.

— Бывай! — ответил ворон и снова взлетел на сук.

Я вздохнула и двинулась по тропинке вперёд, стараясь идти как можно медленнее. Теперь мне постоянно чудились какие-то шорохи в кустах. Не успела я пройти и ста метров, как надо мной захлопали крылья. Я с перепугу чуть не сиганула в кусты, но это был всего лишь мой знакомый ворон.

— Вспомнил! — каркнул он, свалившись из воздуха на тропинку. — Сюда Иван-дурак идёт за Кощеевой смертью! Этот и слушать меня не станет, сразу стрелу пустит, так что лучше я с тобой пойду.

— А как же Иван? — удивилась я. — Его же Кощей убьёт, если вы ему помогать не будете. как же ваша совесть?

— Да если и убьёт, — хрипло засмеялся ворон, — всё равно или сивка-бурка его, или волк воды живой принесут. Не пропадёт Иван. А за тобой смотреть надо, ты нездешняя, как бы в беду не попала. Вот тогда меня совесть точно замучит!

— Как хотите, — ответила я, но всё же обрадовалась, поскольку идти одной по такому лесу мне не улыбалось.

Ворон сперва летел над моей головой, но потом ему надоело планировать, он спустился на землю и важно зашагал рядом. Вообще Кондрат оказался неплохим спутником, словоохотливым и, прямо скажу, болтливым. Скоро мы перешли на «ты», что меня вполне устраивало, а не устраивало то, что ворон очень много болтал, пересказывая мне все местные новости: кто с кем сражался, кто кого победил, убил, растерзал, разметал клочки по закоулочкам.

— Слушай, Кондрат! — не выдержала я наконец этого устного подражания второсортному голливудскому фильму ужасов. — Как же так? Все эти ваши богатыри только и делают, что со

Змеем Горынычем сражаются, головы ему рубят, или с Кощеем борются, смерть его находят, иголку там ломают… Их что, много, Кощеев-то?

— Один он, — ответил ворон. — Один на всех.

— А чего тогда на него вся эта кодла богатырская разом наезжает?

— Кто? Чего делает? — изумился Кондрат.

— Ну, сражаются с ним все, кому не лень, — пояснила я.

— А! — понял ворон. — Он же Бессмертный! А все эти утки, яйца и иголки исключительно ради интереса. И Змей тоже хорош: полежит денёк, поохает, в водичке живой искупается, головы отрастит. всё равно у него главный мозг — спинной. Сил наберётся — и снова в набег, за девками. Любит девок молодых — страсть!

Кондрат принялся было перечислять все заслуги Горыныча на амурном фронте, но тут тропинка вывела нас к обширному болоту. На камушке, заросшем ярко-зелёным мхом, сидела, обняв колени, дюжая деваха лет двадцати с лишком и в голос выла, поглядывая на пасущегося на берегу меланхоличного бурого козла. Эта картина мне что-то сильно напоминала.

Завидев меня, девица тут же перестала реветь и, шмыгнув покрасневшим носом, с интересом на меня уставилась.

— Здрасьте, — сказала я по привычке, вбитой в меня ещё в детском садике.

— Здравствуй, коль не шутишь, — отозвалась девица, активно хлюпая носом.

— Вас, случайно, не Алёной зовут? — поинтересовалась я.

— Ага, Алёнушка я, — ответила девица, не особенно удивившись моей проницательности.

— А что случилось-то у вас? — спросила я участливо.

— Ой, беда приключилась! — снова заголосила Алёна, да так, что камыш зашумел, а деревья заметно пригнулись. — Пошли мы с мужем к куму в деревню, притомились да присели отдохнуть. Меня солнышком сморило, я и уснула, а просыпаюсь — мужа нет, только вот он, — тыкнула она пальцем в козла, — ходит, а в ямке от копыта воды чуть-чуть на донышке!.. Ведь говорила ж дураку: не пей ты из копытца, не пей! Что ж за наказание-то? То Ивашка, братец мой, теперь ещё этот. Что мне теперь, горемычной, делать? Ох судьба окаянная!..

И она залилась горючими слезами. Я поглядела на козла, но тот ничем не проявлял своей человеческой природы, пасся себе, как все нормальные козлы. И вонял вдобавок.

— Слушай, Кондрат, — спросила я, почесав в затылке. — А когда человек в зверя превращается, одежда на нём остаётся или тоже во что-то превращается?