Я тоже уже достаточно Лу. Лу из прошлого и Лу из настоящего. Лу из прошлого предлагает мне опыт, накопленный годами, который не всегда поддавался его пониманию, а Лу из настоящего оценивает его, ищет объяснение, пересматривает. Во мне сейчас оба Лу, точнее, я сейчас и тот и другой Лу сразу.
– Мне нужно побыть одному, – говорю я Дженис.
Она опять волнуется. Она беспокоится обо мне и еще почему-то мной недовольна.
– Вам нужно общаться, – говорит она.
– Я знаю, – говорю. – Но я общаюсь часами. Сейчас мне нужно побыть одному и понять, что произошло.
– Поговорите со мной, Лу! Что сейчас случилось?
– Не могу, – говорю я. – Мне нужно время.
Шагаю к двери. Когда я прохожу мимо стола, тот меняет форму, тело Дженис тоже; стены и дверные косяки грозят упасть на меня, качаются, как пьяницы в комедии. Где я их видел? Откуда я это знаю? Смогу ли я вспомнить и справиться с полом, который не совсем ровный, а лишь достаточно? Я делаю усилие, и стены с дверью выравниваются, тягучий стол вновь становится квадратным, как ему и положено.
– Но, Лу, если у вас проблемы с восприятием сенсорной информации, возможно, нужно скорректировать дозировку…
– Все будет хорошо, – говорю я, не оглядываясь. – Мне нужно отдохнуть. – И решающий аргумент: – Мне нужно в туалет.
Я знаю – помню откуда-то, что произошедшее связано с сенсорной интеграцией и визуальной обработкой. Идти странно. Я знаю, что иду, чувствую, как плавно двигаются мои ноги. Но вижу другое – резкие движения, рывки из одного положения в другое. Я слышу шаги, эхо шагов и эхо эха шагов.
Лу из прошлого подсказывает, что так не было – только в раннем детстве. Лу из прошлого помогает сосредоточиться на двери в мужской туалет и зайти в нее, а Лу из настоящего отчаянно перерывает в памяти подслушанные в клинике разговоры и обрывки прочитанных когда-то книг в поисках помощи.
В мужском туалете тише. Тут никого нет. Свет отражается от гладкого белого фарфора и металлических труб и кранов, режет глаза. В дальнем конце две кабинки, захожу в одну и закрываю дверь.
Лу из прошлого замечает плитку на полу, плитку на стенах, хочет посчитать объем комнаты. Лу из настоящего хочет спрятаться туда, где темно и уютно, и не вылезать до завтра.
Сейчас утро. Все еще утро, мы – то есть я – еще не обедал. Постоянство объектов. Мне нужно постоянство объектов. Лу из прошлого читал про это в книге, которую я не помню, но все же помню – что-то всплывает в памяти. У детей нет постоянства объектов, у взрослых есть. Люди, слепые с рождения, чье зрение было восстановлено, не могут этому научиться; столы меняют форму, когда такие люди проходят мимо.
Я не был слепым с рождения. Лу из прошлого умел воспринимать постоянство объектов. Значит, и я должен. Все было хорошо, пока я не прочитал тот текст…
Сердце замедляется, постепенно я перестаю осознавать его стук. Наклоняюсь, смотрю на плитки. Мне все равно, какого они размера, не хочу считать площадь пола и объем комнаты. Я мог бы, если застрял бы тут и умирал от скуки, но сейчас мне не скучно. Я озадачен и взволнован.
Я не знаю, что произошло. Операция на головном мозге… Нет шрамов или неровно выросших волос. Это была срочная операция?
Меня охватывают эмоции: страх, а потом гнев, и одновременно странное ощущение – я сжимаюсь и раздуваюсь. От гнева я становлюсь выше, а окружающие предметы – меньше. От страха я уменьшаюсь, а все кругом увеличивается. Я играю с этими ощущениями, мне странно видеть крошечную кабинку. Кабинка не могла изменить размер. Но как знать?
Вдруг в голове возникает музыка – фортепиано. Нежная, текучая, стройная мелодия, я крепко зажмуриваюсь, постепенно расслабляясь. Приходит название. Шопен. Этюд. Это значит «учение» по-французски. Нет, пусть музыка течет, не надо думать.
Обняв себя за плечи, провожу ладонями вверх и вниз, рука ощущает поверхность кожи, приподнимает волоски. Это успокаивает, но нет необходимости продолжать.
– Лу, ты там? Ты в порядке?
Это Джим, санитар, который ухаживал за мной с самого начала. Музыка становится тише, но я ощущаю ее в теле, как пульс, она успокаивает.
– Все хорошо, – говорю я. Голос у меня спокойный. – Просто мне нужен был перерыв, вот и все.
– Лучше выходи, приятель. Они там уже всполошились.
Вздохнув, встаю и отпираю дверь. Предметы сохраняют форму, когда я прохожу мимо; стены и пол ровные – насколько им положено; блестящие на свету поверхности предметов меня не беспокоят. Джим улыбается.
– Ты в порядке, приятель?
– Все хорошо, – повторяю.
Лу из прошлого любил музыку. Лу из прошлого использовал музыку для успокоения… Интересно, что из его музыки я помню?
Дженис и доктор Хендрикс ждут в холле. Я им улыбаюсь.
– Все хорошо, – говорю я. – Мне просто нужно было в туалет.
– Но Дженис сказала, что вы упали, – говорит доктор Хендрикс.
– Ерунда, – говорю. – Я запутался в тексте… и восприятие тоже сместилось, но все прошло.
Я оглядываю коридор, чтобы убедиться. Все в порядке.
– Я бы хотел знать все, что со мной произошло, – говорю я доктору Хендрикс. – Мне сказали – операция, но у меня не осталось шрамов. И я хочу знать, что сделали с моим мозгом.