– Лечение первых подопытных… то есть пациентов мы хотели бы начать в ближайшем будущем. Мы будем готовы к следующей неделе.
– Сколько человек сразу? – спрашивает Бейли.
– Два. Будем брать по два человека с интервалом в три дня. Благодаря такому подходу ведущие специалисты смогут уделить максимальное внимание участникам эксперимента в наиболее важные первые дни.
– А не лучше ли подождать, пока первые два участника пройдут курс до конца, чтобы посмотреть на результаты? – спрашивает Бейли.
Врач качает головой:
– Нет, лучше, чтобы группы участников не были разделены большими промежутками времени.
– Чтобы быстрее опубликовать результаты, – вдруг слышу я собственный голос.
– Что? – переспрашивает врач.
Все смотрят на меня. Я смотрю вниз.
– Если мы пройдем курс быстро и все вместе, вы быстрее напишете об этом и опубликуете. Иначе придется ждать год или около того.
Я бросаю на него взгляд – доктор опять покраснел.
– Вовсе не поэтому! – говорит он чуть громче, чем нужно. – Просто данные будет легче сопоставить, если объекты исследования, то есть вы, пройдете лечение один за другим. Представьте, что что-нибудь случится в промежутке времени, когда первые два объекта начнут процесс и не закончат… что-то, что повлияет на остальных.
– Например, ударит молния и сделает нас нормальными? – спрашивает Дейл. – Боитесь, что мы скоропостижно излечимся и станем негодными для вашего эксперимента?
– Нет-нет! – говорит врач. – Дело больше в политических причинах, может поменяться отношение…
Интересно, как к эксперименту относится руководство. Руководство вообще думает? Мне приходит на ум глава из «Работы мозга» о политике в исследованиях. Вдруг что-то намечается – новое распоряжение или смена политического курса, и этот эксперимент через несколько месяцев станет незаконным?
Это я могу выяснить, когда доберусь до дома. Если спросить этого человека, вряд ли он даст честный ответ.
Когда мы уходим, мы натыкаемся на углы, идем не в ритм друг с другом. Раньше, когда мы шли вместе, мы каким-то образом подстраивались, учитывая особенности друг друга. Теперь же утратили гармонию. Я ощущаю замешательство и гнев. Никто не разговаривает. Я тоже молчу. Я не хочу говорить с теми, кого столько лет считал единомышленниками.
В своем корпусе сразу расходимся по кабинетам. Сажусь, рука тянется к кнопке вентилятора. Останавливаю себя – интересно, почему?
Не хочу работать. Хочу подумать, что они собираются сделать с моим мозгом и что это значит. Тут что-то большее, чем они рассказали; за всеми словами стоит нечто большее. За словами стоит тон, за тоном – контекст, за контекстом – неисследованный мир отношений между нормальными людьми, необъятный и темный, как ночь, лишь кое-где, будто звезды, проблескивает знание, основанное на повторяющемся опыте.
Один писатель сказал, что свет звезд пронизывает сиянием всю Вселенную. Сказал, что тьма лишь иллюзия. Если это так, то Люсия права – у тьмы нет скорости.
Однако существует неведение, отсутствие знания, а также преднамеренное неведение – отказ от знания, когда свет знания прячут под темным одеялом предвзятости. Поэтому я считаю, что тьма бывает деятельной, у нее есть скорость.
Из книг я уже хорошо понимаю, как устроен мозг, а также то, что сломать его гораздо легче, чем починить. Если нормальные люди действительно способны на все, на что претендуют, было бы здорово тоже так уметь… но способны ли они на самом деле?..
Нормальные люди не всегда понимают, почему тот или иной человек действует тем или иным образом. Это становится очевидно, когда они спорят о мотивах своих поступков. Я слышал, как кто-то сказал ребенку:
– Ты делаешь это мне назло!
А мне было ясно видно, что ребенку просто нравится само действие и он не отдает себе отчета, как оно влияет на взрослого. Я тоже часто погружался в действие целиком, поэтому узнаю это состояние в других.
Звонит телефон, я беру трубку.
– Лу, это Кэмерон. Хочешь пойти поужинать в пиццерию? – Голос у него напряженный, механический.
– Сегодня четверг, – говорю я. – Дежурит Привет-я-Джина.
– Мы с Чаем и Бейли все равно пойдем, чтобы поговорить. И ты, если хочешь. Линда не придет. Дейл тоже.
– Не знаю… – говорю я. – Я подумаю. Когда вы собираетесь?
– Ровно в пять.
– Но это не везде можно обсуждать… – говорю я.
– В пиццерии можно, – говорит Кэмерон.
– Многие знают, что мы туда ходим.
– Думаешь, за нами следят? – спрашивает Кэмерон.
– Да, но нужно туда пойти, потому что мы всегда туда ходим. А потом встретиться где-нибудь еще.
– В центре!
– Нет, – отвечаю я, подумав об Эмми. – Не хочу в центр.
– Ты нравишься Эмми, – говорит Кэмерон. – Она не слишком умная, но ты ей нравишься.
– Не будем говорить про Эмми.
– Мы поговорим о лечении после пиццерии. Я не знаю, куда еще пойти, как не в центр, – рассуждает Кэмерон.
Перебираю в уме разные места для разговора, но все они общественные. Не надо обсуждать эту тему в общественном месте. Наконец я предлагаю:
– Можно собраться у меня.
Я никогда не приглашал Кэмерона к себе в квартиру. Я никого не приглашал к себе в квартиру.